Элен Драйзер - Моя жизнь с Драйзером

Далее, на вопрос, не считает ли он, что чтение этой книги могло натолкнуть молодого Эдвардса на тот поступок, в котором его обвиняют, Драйзер сказал:

"Конечно, это вполне возможно. Но мы можем только строить предположения, поскольку мы не знаем этого наверняка. Люди заимствуют свои идеи из многих источников – у родителей, у друзей, из книг, пьес или кинокартин. Было бы нелепо утверждать, что мы должны отказаться от всякой творческой работы только потому, что она может натолкнуть людей на мысль последовать избранному нами сюжету".

__________________

После смерти Хораса Ливрайта Драйзер порвал все связи с этим издательством и перешел в издательство «Симон энд Шустер».

Из-за несостоятельности «Ливрайт корпорейшн» Драйзер был втянут в арбитражное дело, которое длилось годами, пока, наконец, он не был вынужден уплатить крупную сумму денег издателям, чтобы избавиться от них.

Это судебное дело сильно утомило Драйзера, и весной 1935 г. он заявил, что хочет поехать проветриться в Калифорнию.

Он мечтал увидеться со своим любимым другом Джорджем Дугласом, который в то время работал у Уильяма Рандолфа Херста; он писал передовые для «Лос-Анджелес икзаминер». Дуглас сообщал Драйзеру, что он соскучился по интеллектуально близким ему людям и радуется возможности обсудить с Драйзером его «Формулы, которые называются жизнью». Он будет счастлив, если Теодор остановится у него в доме и будет здесь писать. Это. предложение так понравилось Тедди, что мы решили сдать наш загородный дом и уехать на лето в Калифорнию.

Дом Джорджа и Молли Дуглас выглядел очень привлекательно; в нем жила вся семья Дугласов, состоявшая из Джорджа, Молли и их двух дочерей – старшей Холли, писавшей киносценарии, и Дороти, балерины. Джордж был любящим мужем и отцом, но он страдал от отсутствия в Лос-Анжелосе близких ему по духу людей. В сравнении с этим его жизнь в Сан-Франциско, где он так долго жил и работал, была более красочной и способствовавшей творчеству, ибо там он общался с писателями, художниками и критиками. По существу он знал всех, кто играл какую-либо роль в культурном мире Сан-Франциско; он имел свободный доступ во все его культурные центры, включая знаменитый Богемиен-клуб.

Молли, имевшая какие-то дела в Сан-Франциско, этим летом очень часто уезжала из Лос-Анжелоса, и Драйзер вдвоем с Дугласом прекрасно проводили время; хозяйственная проблема была тоже разрешена, потому что Драйзер нашел очень добросовестную женщину, согласившуюся вести хозяйство. Несколько раз в неделю они ужинали дома; в остальные вечера – где-нибудь в другом месте. Часто я ужинала вместе с Джорджем и Тедди, а однажды, когда выяснилось, что дни рождения того и другого почти совпадают, мы вместе с Молли устроили веселое празднество в честь наших двух «новорожденных».

Письмо, написанное Тедди несколько месяцев спустя из Нью-Йорка Джорджу, даст более яркое представление о проведенном нами лете, чем могу это сделать я:

Маунт-Киско, штат Нью-Йорк, вторник, 28 января 1936 года

Джордж, дорогой!

Благодарю за письмо. Я всегда читаю написанное тобой, как страницы из Платона, Хаксли, или Спенсера, или кого-либо из моих любимых комментаторов жизни. Мне хотелось бы сидеть сейчас с тобой в саду за домом в качалке и наблюдать птиц у пруда или звезды на небе. Мы были безмерно счастливы вдвоем, и мне тяжело думать, что ты теперь снова один. К тебе так идет роль центральной фигуры какого-либо джонсоновского кружка! Его просто следовало бы создать для тебя. Я часто с большой любовью возвращаюсь мысленно к проведенным с тобой вечерам – вспоминаю наши прогулки под тихими деревьями и то, как мы повторяли снова и снова, что жизнь есть то, что она есть. А помнишь, как, вернувшись домой, мы открывали томик Суинбэрна, или Шекспира, или Китса, или Стерлинга, или Шелли! Бамбуковые деревья высятся за окном! В полночь раздается крик пересмешников! Перед моими глазами – зеленые светящиеся слова электрической рекламы над крышами домов! А ты сидишь я читаешь или рассказываешь о богеме Сан-Франциско.

Привет, Джордж! Я благодарен тебе. И чуть не плачу.

Т.Д.

Р. S. Мы собираемся снова приехать в Л.-А.- самым серьезным образом. Как мне хотелось бы провести побольше времени с тобой. У меня накопилось уже достаточно материала по всем вопросам, которые я хочу обсудить с тобой.

Когда Тедди чувствовал потребность отдохнуть несколько минут от работы за письменным столом, он обычно шел в сад позади дома, где был красивый садок для рыб. Он сидел на краю его и подолгу наблюдал за жизнью рыб и птиц. Потом он любил рассказывать, как обращаются птицы со своими птенцами – как они учат их летать с ветки на ветку, ловить твердые крошки хлеба, которые Тедди бросал им в воду, чтобы они размокли, как они обращают внимание своих птенцов на червячков или насекомых и как они наказывают и бранят их, когда те совершают какие-нибудь серьезные ошибки. Все животные привлекали к себе внимание Тедди. Много лет назад, когда он жил на 10-й Западной улице в Нью-Йорке, у него на столе в клетке сидел мышонок. Тедди кормил и поил его, забавляясь с ним в течение нескольких месяцев. Затем однажды он решил, что держать мышонка в клетке жестоко, и поехал с ним на такси до ближайшего поля под Нью-Йорком, где он выпустил мышонка на свободу. Однако мышонок, к этому времени лишившийся всякой инициативы и, несомненно, предпочитавший заключение превратностям жизни на свободе, бросился бежать за Тедди и пищал, когда тот от него уходил. Тедди долго вспоминал об этом эпизоде, подвергая сомнению правильность своего поступка и размышляя о судьбе мышонка.

Бренетта Йерг, очаровательная молодая женщина, которую мы встретили в Ментоне, во Франции, в 1928 г., стала вести секретарскую работу у Драйзера. Том Тринор, молодой журналист, погибший в Европе при авиационной катастрофе в период второй мировой войны, как раз в те дни, когда он писал серию блестящих очерков для «Лос-Анджелес тайме», жил тогда рядом с нами и время от времени заходил навестить Драйзера и Дугласа. Доктор Д. П. Маккорд, брат Питера Маккорда тоже часто посещал нас этим летом, как и доктор Калвин Бриджее, работавший тогда в Калифорнийском технологическом институте.

Среди лета Дугласу удалось организовать благодаря любезности известного астронома доктора Эдвина П. Хаббла экскурсию в обсерваторию «Маунт-Вилсон» в тот вечер, когда там не было посетителей. Мы приехали на Маунт-Вилсон уже в сумерки, и, прежде чем показать нам звезды, на которые был направлен в эту ночь гигантский телескоп, нас провели по всей огромной обсерватории, в те времена крупнейшей в мире. На меня самое большое впечатление произвел тот способ, каким в астрономии использовалась фотография. Огромное, медленно вращающееся зубчатое колесо, делающее оборот в течение 24 часов и управляющее движением телескопа, направленного на какую-нибудь определенную звезду или галактику, было рассчитано до самых минимальных делений, чтобы изображение в телескопе было ясным, нерасплывчатым и фотоснимки получались отчетливыми. Огромный труд и время затрачивались на уход за этим гигантским зубчатым колесом, чтобы соразмерять скорость его вращения со скоростью вращения земли и направлять телескоп на избранную для данного вечера звезду. Двойная звезда Антарес была похожа на огненный шар, а Вега казалась бело-голубым бриллиантом. Млечный Путь и другие галактические системы были похожи на звездную пыль, рассыпанную по небу рукой божества в какой-то расточительный момент вечности.