Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

«Администрация вуза, понимая, что личность Азадовского выпадает из ряда “штатных случаев” нарушения общественного порядка, внимательно следила за “вторым лицом” Азадовского К.М., стараясь ограничить возможность его нежелательного влияния на коллектив вуза, ставя Азадовского в условия, не позволяющие ему пропагандировать свои взгляды», и выдать ему новую объективную характеристику.

Обязать Шистко Владимира Ивановича и Бобова Владислава Яковлевича принести Азадовскому Константину Марковичу устные извинения на общем собрании ЛВХПУ им. В.И. Мухиной.

К немалому удивлению Азадовского, лица, которые подписали в свое время лживую характеристику (и тем самым внесли посильный вклад в приговор суда) и которым следовало бы сидеть затаив дыхание, чтобы не будить лиха, стали, наоборот, высказывать свое возмущение таким исходом дела. Владимир Иванович Шистко, который запомнился нам выкриком на суде 1981 года («Дайте ему побольше!»), направил в Коллегию по гражданским делам Ленгорсуда кассационную жалобу. 28 ноября 1989 года Коллегия рассмотрела жалобу Шистко, но оставила приговор без изменений. Наконец 20 февраля 1990 года Азадовский получил новую характеристику, на этот раз положительную, завершавшуюся словами: «Пользовался уважением товарищей в коллективе, показал себя принципиальным и морально устойчивым человеком» и т. п.

Несмотря на кажущуюся мелочность этого дела, оно также имело резонанс. Прежде всего потому, что к ответственности были привлечены конкретные лица – проректор и парторг Мухинского училища, которые в свое время возвели напраслину на своего коллегу. И то обстоятельство, что отчасти по их доброхотству Азадовский отправился на два года за решетку, делало этот процесс неординарным. Обстановку накаляло еще и то обстоятельство, что В.Я. Бобов в момент суда и приговора работал инструктором Ленинградского обкома КПСС, то есть ощутимо продвинулся по партийной линии. Неудивительно, что попытки Азадовского привлечь Бобова и Шистко к уголовной ответственности за клевету и дискредитацию так и не увенчались успехом.

В качестве некоторой моральной компенсации можно рассматривать тот факт, что пресса восславила этих людей, причем в достаточной мере: на их именах образовалось несмываемое пятно. 10 ноября 1989 года в газете «Ленинградский рабочий» появилась статья ленинградского журналиста Сергея Михельсона «Оговор»; целая газетная полоса была отдана описанию гражданского процесса в Дзержинском суде. А 13 апреля 1990 года в той же газете было напечатано продолжение – «Синдром доносительства», где С.В. Михельсон описывал исполнение решения суда, состоявшееся 29 марта 1990 года, публичное извинение перед Азадовским на совете училища и т. д.

Резонанс «Оговора» был таков, что в 1990 году правление ленинградской организации Союза журналистов назвало эту работу среди победителей творческого конкурса статей ленинградских журналистов, о чем 5 мая (в День печати) появилось сообщение в «Ленинградской правде».

В-третьих , согласно решению суда, Азадовского следовало восстановить на работе в прежней либо равноценной должности. Но поскольку Константин Маркович после всего случившегося вряд ли помышлял о преподавании в стенах Художественно-промышленного училища, факт восстановления его в должности заведующего кафедрой воспринимался им исключительно как принципиальный момент в обретении status quo. Впрочем, осуществить судебное решение в реальности оказалось задачей не из легких.

Сначала ректорат вообще пытался уйти от такого решения, затянув дело перепиской; после этого, 5 апреля 1989 года, Азадовский получил уведомление о том, что «администрация не располагает возможностью рассмотрения вопроса» о восстановлении на равноценную работу. Причина такого поведения ректората понятна: должность заведующего кафедрой иностранных языков не была вакантной, и для восстановления Азадовского пришлось бы увольнять другого человека, законно избранного по конкурсу.

В итоге ректорат училища предложил ему восстановление на должность доцента. Но поскольку решение суда было все-таки выше мнения ректората, Азадовский с таким предложением не согласился и продолжал донимать свое прежнее место работы разного рода бумагами. В конце концов 13 июля 1989 года ректор Н.Ф. Марков подписал следующий приказ:

1. Азадовского Константина Марковича, 14 сентября 1941 года рождения, восстановить на работе в должности зав. кафедрой иностранных языков с 14.02.1989, считать работающим с 14.07.1989.

2. Приказ № 81-II от 21.05.1981 об увольнении К.М. Азадовского аннулировать.

3. Начальнику Отдела кадров в связи с отменой приказа внести соответствующие записи в трудовую книжку К.М. Азадовского.

4. Азадовскому К.М. выплатить компенсацию в размере среднемесячного заработка за время вынужденного прогула с 14.02.1989 по 14.05.1989 (3 месяца).

Итак, будучи уволен из ЛВХПУ с 19 декабря 1980 года по статье 29 КЗОТ (вступление в законную силу приговора суда), он с 13 июля 1989 года вновь считался доцентом и заведующим кафедрой иностранных языков. Впрочем, Константин Маркович недолго наслаждался своей прежней должностью – вскоре он подал заявление об увольнении по собственному желанию и 14 октября 1989 года навсегда простился с Мухинским училищем, как и вообще с какой бы то ни было службой в советском (российском) учреждении.

Как мы уже знаем, практически все наиболее важные сведения о подоплеке уголовного дела были добыты Азадовским собственными усилиями – он сам узнал фамилии сотрудников КГБ Шлемина и Архипова, участвовавших в обыске, озвучил имена их коллег Безверхова и Кузнецова и т. д.

Но оставался еще один неизвестный – «специалист», приехавший в день обыска 19 декабря 1980 года на той самой машине, которая увезет Азадовского в участок. Этот пятый, напомним, был вызван коллегами в ходе обыска, после того как были обнаружены книги иностранных издательств и коллекция фотографий русских поэтов. Фамилия его также была выписана Азадовским на листок (с милицейского удостоверения), но листок этот, как мы помним, пропал бесследно.

Арцибушев, который на суде не мог вспомнить ни одной из фамилий этих троих «милиционеров», впрочем, оговорился, что «все они были с простыми фамилиями». Здесь капитан, кажется, говорил правду: первая фамилия была Быстров – таким удостоверением козырял Архипов. Но если подлинные фамилии первых двух «милиционеров» Азадовский углядел в материалах прокурорской проверки, то последнего участника обыска ему никак не удавалось идентифицировать. Никакие ходатайства, никакие вопросы на суде не помогли ему прояснить этой ситуации.

Однако летом 1989 года ему удалось внести уточнение и в этот вопрос. Дело в том, что еще 24 мая 1988 года Константин Маркович по рекомендации В.Г. Адмони, В.А. Каверина и Д.С. Лихачева был избран членом Союза писателей СССР. Это положило начало его активному участию в деятельности ленинградской писательской организации. И вот на одном из писательских вечеров Азадовский увидел человека, лицо которого показалось ему знакомым. Человек этот казался среди писателей «своим» – многие подходили к нему здороваться, да и сам он вел себя в Доме писателя на улице Воинова в общем-то без стеснения. «Кто этот человек, в усах?» – «Да это ж Павел Кренёв! Разве вы не знакомы?»