Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Судьба Азадовского – доцента и заведующего кафедрой – казалась счастливым исключением, пока арест не восстановил и тут общую закономерность. И это только самые лучшие, люди исключительных способностей и силы характера; что же говорить о тех, кто просто не сумел реализовать свои способности в этих условиях. Это целое поколение, которое начинало входить в науку в относительно благоприятные времена, в атмосфере научной предприимчивости, свободы и широты взглядов, чтобы со временем обнаружить, что перед ним встала глухая стена, отделившая его от тех, кто успел достигнуть прочного положения до начала «нового ледникового периода»…

То, что русская культурная эмиграция оказала столь серьезную информационную поддержку арестованному соотечественнику и другу, можно было без труда предугадать. С не меньшей степенью вероятности можно было предсказать, что информация об аресте будет транслироваться по западному радио и дойдет до слушателей «вражеских голосов» внутри Советского Союза.

Однако с самого начала было ясно, что помощь соотечественников никоим образом не достигнет основной цели – изменить к лучшему положение и судьбу Азадовского. Для воздействия на советских руководителей требовались более авторитетные защитники. Казалось бы, Бродский – Довлатов – Копелев, куда уж серьезней? Но если сегодня эти имена известны во всем мире, то в 1981 году эти трое были для советской власти шлаком – всего лишь непризнанными литераторами, выброшенными на свалку истории…

И поэтому важно, что огромную поддержку Азадовскому оказали его коллеги-ученые, обвинить которых в политической ангажированности было сложнее, чем бывших советских граждан.

Так, Комитет по защите демократических прав и свобод Рурского университета в Бохуме (ФРГ) 27 января 1981 года принял в связи с арестом Азадовского и Лепилиной специальное обращение, направленное чрезвычайному и полномочному послу СССР в ФРГ В.С. Семенову – Комитет потребовал его личного вмешательства в расследование уголовного дела известного германиста, а также, ни много ни мало, допустить немецких юристов к судебному разбирательству в качестве наблюдателей. Приводим перевод этого текста:

19 декабря 1980 г. в Ленинграде был арестован Константин Маркович Азадовский. Этому предшествовал арест его жены Светланы Лепилиной, состоявшийся месяцем раньше, 18 ноября 1980 г. С тех пор оба содержатся в ленинградской тюрьме «Кресты». Расследованием их дел занимается Куйбышевский районный отдел Главного управления внутренних дел по Ленинградской области. Можно предполагать, что расследование будет завершено в феврале текущего года, после чего оба будут осуждены.

Причиной ареста Азадовского и Лепилиной послужило обвинение их в хранении «пяти граммов гашиша». Согласно заявлению, сделанному Азадовским в протоколе обыска, эти «пять граммов» были подброшены ему в ходе обыска. Исходя из факта, что хранение «наркотиков» или «валюты» является со стороны КГБ излюбленным предлогом для того, чтобы придать правовой характер делам, имеющим на самом деле политическую окраску, следует и в данном случае полагать, что заявление Азадовского соответствует действительности. Именно в таком духе интерпретируют действия советских властей западногерманские средства массовой информации, обратившие внимание на это событие («Die Zeit» от 26 января 1981 г.; «Süddeutsche Zeitung» от 24 января 1981 г.). Поскольку господин Азадовский не проявлял себя как «политический диссидент», однако пользовался немалой известностью в кругах ленинградской и западной научной интеллигенции и интеллектуальной элиты как ученый высокого уровня, истинные причины его ареста по столь надуманному поводу следует видеть в попытке запугать советскую интеллигенцию мерами полицейского преследования.

Мы усматриваем в этой попытке продолжение политики запугивания и устрашения советских людей, которая – применительно к рабочей среде – выразилась, например, в том, что горнорабочий Владимир Клебанов был помещен в днепропетровскую психиатрическую лечебницу. Клебанов выступал за создание в СССР свободных и независимых профсоюзов, и вот уже целых 2½ года как он подвергается в названном учреждении лечению психофармакологическими препаратами, воздействующими на личность. На фоне такого рода демократических тенденций в Вашей стране акция, направленная против Азадовского, известного и морально чистого представителя русской интеллигенции, представляется нам реакцией на события в Польше, где в результате союза рабочих и интеллигенции возникла «Солидарность», «независимая профсоюзная организация», вызывающая, по-видимому, панический страх у советских правителей. При взгляде на нынешнюю тактику советского руководства (см. также акцию в отношении Льва Копелева, указавшего в своем заявлении по поводу лишения его советского гражданства на дело Азадовского и другие подобные случаи) у непредвзятого наблюдателя возникает впечатление, что в СССР пытаются в зачатке подавить саму возможность такого союза.

Мы требуем, господин посол, чтобы Вы безотлагательно предприняли действия, способствующие освобождению господина Азадовского и его жены. Мы требуем также, чтобы в дальнейшем, коль скоро дело в отношении Азадовского и его жены дойдет до суда, к участию в процессе были допущены выбранные ими адвокаты и иностранные юристы в качестве наблюдателей. Только таким путем советская юстиция сможет освободиться от подозрения в том, что она является не чем иным, как преступной пособницей КГБ.

Или вот, например, библиотекарь Королевской библиотеки в Копенгагене Инга-Берета Мольтке (в действительности графиня фон Мольтке) направляет 30 января 1981 года письмо на бланке Королевской библиотеки к прокурору Ленинграда с просьбой о беспристрастном расследовании дела Азадовского… (За этим обращением стоял, по-видимому, Борис Вайль (1939–2010), который с 1978 года работал библиографом в Королевской библиотеке.)

Вероятно, газетные публикации вызвали еще целый ряд обращений из-за рубежа, но мы имеем сведения лишь о малой части. Позволим себе поэтому задержаться подробнее на «центрах сопротивления» – научных коллективах, которые не остались равнодушными к беде своего товарища и предприняли конкретные действия в его защиту.

Особенно в данном случае нужно отметить активность скандинавских филологов. Первоначально на трагедию Азадовского откликнулся датский русист Петер Альберг Йенсен (Peter Alberg Jensen), впоследствии профессор Института славистики Стокгольмского университета. Будучи специалистом по истории русской литературы начала ХХ века (творчество Алексея Ремизова, Бориса Пастернака, Бориса Пильняка), он как раз в момент ареста Азадовского был занят подготовкой диссертации (в 1981 году он станет обладателем докторской степени).