Юрий Федосюк - Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов

Многие священники высылались, другие спешили расстричься и заняться какой-либо мирской профессией. Ходить в церковь стало опасно. Слышал разговоры: женщина заметила сослуживицу, выходившую из церкви, донесла, и богомолку прогнали с работы. Рекламные полосы газет заполнились объявлениями: «Я, служитель культа такой-то, понял, что обманывал народ, и снимаю с себя сан». Но чаще можно было прочитать такое: «Я, сын служителя культа такого-то, отрекаюсь от отца и не желаю с ним иметь что-либо общее». Подобное отречение становилось индульгенцией: отрекшийся мог поступить в вуз» его могли принять на более или менее ответственную работу; принадлежность же к духовному сословию исключала и то и другое. Поговаривали, что многие отречения были предварительно согласованы с родителями, не желавшими закрывать своим детям дорогу в жизнь, семейные же связи в глубокой тайне поддерживались,

С целью отвлечь людей от церкви накануне крупных православных праздников повсюду устраивались вечера с играми и танцами, концерты. Поначалу эти вечера носили несообразные названия: «Красная пасха», «Красное рождество» и т. п. Это не мешало многим их участникам, придя домой, на следующее утро «разговеться» и отметить отвергаемый праздник хорошим застольем. Разве только без хождения в церковь.

Вместо крестин устраивались гражданские октябрины, обычно в клубах, с привлечением представителей общественных организаций. В торжественной обстановке новорожденному присваивалось не христианское, а новое, революционное имя: Ким (т. е. Коммунистический интернационал молодежи), Револ (Революция, Октябрь, Ленин), Владлен (Владимир Ленин), Маркс, Коммуна, Марсельеза, Энергия и т. п.

Взрослые люди тысячами меняли свои наследственные, «поповские» фамилии: Спасский становился Безбожниковым, Преображенский – Октябрёвым, Троицкий – Советским. Об этом можно прочитать в старых газетных подшивках. Правда, к концу 1929 года фамилия Троицкий снова пошла в ход: после высылки из СССР Троцкого сотни его однофамильцев решили переменить свою фамилию на сходную, но менее одиозную – Троицкий.

Православная церковь до 1917 года была в России господствующей, государственной, поэтому-то в первую пятилетку она стала главным объектом кампании. Но, разумеется, борьба шла против всякой религии, всех вероисповеданий. Плохо знаю, как обстояло дело в мусульманских районах, но помню разговор со старым русским крымчанином во время пешего путешествия по

Крыму с приятелем летом 1939 года. Тогда Крым, населенный преимущественно татарами, был Крымской АССР. Этот крымский старожил, участник Гражданской войны, говорил нам об очень скверном отношении крымских татар к русским и к советской власти в целом. Одной из причин, по его словам, было закрытие в Крыму всех мечетей и высылка мулл. Мы переспросили; да, все мечети были закрыты, без исключения. Не могу проверить, так ли это было. Во всяком случае, на южном берегу Крыма, который мы весь обошли, ни одной действующей мечети мы не встретили…

Отрицательные последствия крайних мер в отношении религии стали вскоре очевидны. В июле 1929 года было принято постановление «О недопустимости искажения партийной линии в области борьбы с религией», в котором осуждалась практика закрытия церквей без согласия трудящихся и без соответствующей подготовки к этому населения. В допущенных «перегибах» (термин постановления) обвинялись, разумеется, власти на местах. Характерное для Сталина азиатское лицемерие: все свои явные ошибки задним числом относить на счет чрезмерно ретивых и невежественных местных администраторов, якобы не понявших четких и правильных директив, исходивших сверху. То же вскоре случилось и в отношении перегибов в области коллективизации и раскулачивания: Сталин решил выйти сухим из воды, опубликовав (когда уже поздно было исправлять ошибки) свою известную статью «Головокружение от успехов».

Несмотря на постановление 1929 года, я не помню, чтобы какая-нибудь незаконно закрытая церковь, во всяком случае в Москве, была восстановлена. Сделанное было сделано. Однако накал постепенно угасал, и верующих оставили в относительном покое. В 1947 году был распущен совершенно захиревший в войну Союз воинствующих безбожников во главе с Емельяном Ярославским (кстати, весьма непродуманным было назначение на этот пост еврея – в глазах православных «иудея»). Антирелигиозная пропаганда была переименована в научно-атеистическую, часто её даже стали называть более мягко и общо – научно-просветительной.

Многие старики и поныне утверждают, что крутые меры против религии в начале первой пятилетки были-де совершенно неизбежны в условиях обострения классовой борьбы в те годы. Это заблуждение: даже если полагать, что все служители культа были настроены против советской власти (чего на самом деле не было), то опасность они представляли небольшую, так как политическое и экономическое влияние церкви на народные массы было резко подорвано уже первыми советскими декретами. Еще более глупо было бы считать, что миллионы верующих (из которых большая часть участвовала в трех революциях) представляли собой потенциальных врагов нового строя. Это ошибочное мнение опровергло столь серьезное испытание, как Великая Отечественная война. Зато какую-то часть верующих принятые крутые меры, невозможность исповедовать свой культ, несомненно, толкнули «на другую сторону баррикад». Сами себе врагов нажили.

Теперь ясно: свойственное Сталину «раздувание опасности» слева и справа объяснялось болезненностью его параноидной натуры и желанием всяческими крутыми мерами укрепить свою единоличную диктатуру. Политический, моральный и культурный ущерб, нанесенный стране антицерковными акциями, ныне бесспорен.

Такой урон стране с богатейшими культурно-христианскими традициями мог быть причинен только разве иноземными, иноверческими завоевателями. А тут мы уничтожали свое же древнее культурное наследие собственными руками! Даже татаро-монгольские покорители Руси, следуя заповедям Корана, в период между военными действиями проявляли терпимость к христианской религии и старались не восстанавливать против себя покоренное население бессмысленным уничтожением храмов и церковных сокровищ. Что же касается Москвы, то, не будь этой кампании, она была бы много краше и богаче, чем ныне. Бесплодно составлять списки утраченного и уже невосстановимого, но исторический урок полезен.

…Летом 1979 года я работал в здании, расположенном около церкви Трех святителей в Малом Вузовском (ныне – Малый Трехсвятительский) переулке. Многолетняя реставрация этого архитектурного памятника наконец завершалась. За 50 лет до того церковь была закрыта, с нее были сорваны христианские атрибуты – огромные золоченые кресты. Не исключено, что при этой акции состоялось нечто вроде антирелигиозного митинга. Церковь была видна из окон школы, в которой я учился, но – не буду врать – снятия крестов я не лицезрел, а мог бы. Теперь же я собственными глазами наблюдал, как спокойно, без всякой шумихи, рабочие поднимали на уже восстановленные купола новые прекрасные золоченые кресты, изготовленные на государственный счет на одном из государственных заводов. Подняли кресты, закрепили – и церковь стала украшением окружающей местности. Всё стало на свои места – и в буквальном, и в переносном смысле. Сказать бы об этом одному из участников предполагаемого антирелигиозного митинга – не поверил бы, сказал бы, что это необоснованные надежды классового врага. Как в том хроникальном фильме, где путем обратного запуска пленки показывалось возвращение снятых колоколов на прежнее место.