Николай Сотников - «И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы
- Название:«И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Алетейя
- Год:2017
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:978-5-906860-44-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Сотников - «И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы краткое содержание
Данный мемориальный сборник представляет из себя как бы книги в одной книге: это документальные повествования о знаменитом французском шансонье Пьере Дегейтере, о династии дрессировщиков Дуровых, о выдающемся учёном Н. А. Морозове, драматическом артисте Илларионе Певцове, о выдающемся деятеле Русской православной церкви патриархе Алексии Первом, о главе буддийской церкви в СССР с 1956 по 1969 годы Еши-Доржи Шарапове, о многих других людях, встреченных на перекрёстках XX века. Впервые воедино собрана публицистика и критика Н.А. Сотникова, все его основные драматургические произведения.
Сборник разнообразно и оригинально оформлен. Все тексты публикуются в авторских редакциях.
«И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Сейчас, читая это моё письмо, ты для себя сделаешь немало открытий: раньше я тебе об этом не говорил и не писал. И не потому, что не хотел, а считал, что основные вехи моей биографии ты знаешь, а это уже – детали, подробности, как-нибудь о них я тебе и поведаю. Как правило, это касалось каких-то пауз в основном развитии сюжета и разного рода наслоениях и дополнениях.
Но начнём всё же с твоего главного вопроса о моём литературном окружении в конце 20-х – начале 30-х годов. До 1931 года я был преимущественно издателем. У нас печатались люди с именами. Лично у меня были товарищеские отношения с Константином Фединым, Николаем Никитиным, Вениамином Кавериным, Юрием Тыняновым, Евгением Шварцем, Леонидом Соболевым. Что же касается Бориса Лавренёва, то это – дружба, причём на всю жизнь. Среди менее известных литераторов у нас в активе постоянно были Борис Четвериков, Леонид Грабарь, прозаик с богатым военным прошлым. Нашими добрыми товарищами и консультантами были видные критики и литературоведы Георгий Горбачёв и Евгения Мустангова. Между прочим, тебе как преподавателю курса «Литературно-художественная критика» очень советую в Публичной библиотеке поискать по-своему уникальную книгу Мустанговой «Современная русская критика». Я понимаю, что ты больше тяготеешь к новейшей литературе, но довоенный литературный опыт уникален и может быть весьма и весьма полезен и ныне.
Как ты видишь, среди наших имён в основном прозаики. Тебя удивит, но к нам хаживал даже такой старейший беллетрист, как Потапенко. Помнишь слова Алексея Николаевича Толстого о том, что если бы не Красный Октябрь, то его писательская судьба была бы подобна судьбе Потапенко. Многие думали, что он остался где-то в девятнадцатом веке…
Как я тебе раньше говорил, я вступил в ЛААП. Нашей группой руководил прозаик Владимир Ставский. Сейчас о нём чаще всего говорят в связи с боевыми страницами его судьбы на Халхин-Голе и в связи с его участием в Великой Отечественной войне. Ты же знаешь, что он погиб под Невелем, приняв на себя командование полком. Как-то в сторону отошли главы его довоенной биографии. Могу сказать, что он был очень способным организатором, человеком активным, решительным. Недаром все эти качества пригодились ему на посту руководителя Союза писателей СССР. Уже тогда мы все видели, что он не по-книжному знает военное дело, что он готов к боевым действиям. Под крылом Ставского в ЛенЛА-АПе были лишь начинавший тогда свой путь в литературе Юрий Герман и Пётр Сажин, который стал куда более известен, чем в довоенную пору, в годы войны как военный прозаик и очеркист. С Сажиным мы общаемся и сейчас: он непременный активист всех военно-исторических дел в нашей Московской писательской организации.
Как ты, наверное, помнишь по курсу истории советской литературы, считается, что в ЛААПе были почти исключительно авторы из числа рабочих. Вовсе нет! Тому пример – ярославец родом из крестьян и знаток крестьянской жизни Иван Никитин. Прошу не путать с куда более известным Николаем Никитиным!
Издательская моя деятельность как основная завершилась переходом (фактически – переводом ) в штат Дома печати, открытого в 1929 году. Напоминаю, что Дом печати в довоенные годы был не просто клубом, а фактически предшественником того Союза журналистов, в котором ты сейчас состоишь. У нас были и Кабинет начинающего автора, и рабселькоровские курсы и консультации, и лекции, и творческие встречи и дискуссии, и своя очень, между прочим, популярная стенгазета. Более того, у нас было то, чего нет ни в Ленинградской, ни в Московской организациях Союза журналистов СССР в нынешнее время: театр Малых форм\ Меня определили основателем этого театра, его директором и заведующим репертуарным отделом. Главным режиссёром у нас стал В. Н. Соловьёв, который привлёк к работе театра хороших артистов. Что же касается репертуара, то почти весь он в той или иной мере принадлежал моему перу. Ты видал в моём домашнем архиве афишу нашего спектакля «Алло, Запад!» Мы даже возили этот спектакль на гастроли в Москву.
По рассказу Михаила Зощенко «Аристократка» мы сочинили… балет \ Танцевали балерины из Малого театра оперы и балета. Зощенко, который в повседневной жизни улыбался крайне редко, глядя на балет по его рассказу, хохотал до слёз! Вот тебе пример любимой твоей темы «Синтез искусств» – к вопросу о трансформации видов и жанров искусства.
И всё же финансы Дома печати тормозили наше дело. Тогда мы приняли решение перестроить театр в Театр Чтеца. Одной из главных исполнительниц была молодая жена Леонида Соболева и дочь певца Атлантова-старшего Ольга. В репертуаре у нас была преимущественно русская классика прозы.
Вообще периоде 1931 года по 1935 год – время моего обострённого увлечения искусством театра. Именно тогда я уже примеривался к большинству своих пьес позднего периода – и о судьбе Михаила Ивановича Глинки, и о Пьере Дегейтере, и о Бернарде Шоу.
Именно в ту пору (не считая вторую половину 50-х годов с переходом на начало годов 60-х) я написал самое большое число театральных рецензий, обзоров, статей – когда по своей фамилией, когда – под псевдонимом, а когда – и без подписи. В ту пору было в нашем Ленинграде немало театров, высоко ценились премьеры, несравнимо больше, чем ныне, уделялось внимание новинкам на современную тематику. Да и было где печататься! Одним из моих любимых журналов был «Рабочий и театр». Печатался как критик театра я и в Москве, и в газетах. Не скрою, это к тому же был весьма солидный приработок. Платили неплохо, публиковали быстро! Не сопоставить с тем положением, которое сложилось к концу 60-х – началу 70-х годов.
Только ты не думай, будто я считаю предвоенную пору каким-то сплошным раем. Жилось тяжело. Возникли карточки, которые отнюдь не вселяли вдохновения, но всё же были отменены, и к самому концу 30-х годов дела явно пошли на поправку. Тем более радовали нас всех успехи, достижения, пусть и не очень броские.
Это – в сфере материальной. Что же касается сферы духовной, то могу сказать со всей ответственностью: такого душевного морального климата с тех пор я не могу припомнить. Это вовсе не означает, что не было столкновений, противостояний, вражды в наших, художественных, кругах, но… Помнишь, ты как-то меня спросил: «Почему идёт на спад секционная работа в творческих союзах и прежде всего в писательских организациях?». Напомню тебе, что я тогда ответил. Секционная работа – это откровенность и доброжелательность в обсуждении книг, спектаклей, фильмов и особенно рукописей. (Ты понимаешь, почему! Провал рукописи мог вызвать в редакциях разного рода быструю реакцию, «детонировать летальный исход», как горько пошутил один мой приятель, литератор-ветеран.) Так вот, непременные условия: принципиальная общность позиций и хотя бы примерно одинаковый на каком-то рубеже, каком-то этапе уровень собравшихся. Если этого нет, любое обсуждение, любая дискуссия обречены. Вот почему у нас в Московской писательской организации всё чаще и чаще стали обсуждения заменять лекциями, встречами со специалистами тех или иных отраслей знаний, «смежниками», как у нас любят говорить о коллегах по Парнасу. Во время подобных встреч и отдельные критические замечания не так обидны: например, юрист подчеркнёт несуразности в художественных произведениях о правопорядке, физик-ядерщик мягко пожурит за то, что цифры такие при таких-то испытаниях завысил автор, и т. д. Тем более, что почти всё это легко исправимо, как у нас в довоенную пору говорили, «это легко исправить: это РЕДАКЦИОННО », то есть переосмысливать, переписывать заново не надо, стоит зачастую лишь строку, абзац, ну, страницу переписать! Так на то и есть творческий процесс !
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: