Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

— Товарищ лейтенант, тут из штаба какой–то офицер прибегал, просил передать, чтобы соблюдали спокойствие. Артиллерия, говорит, ударит.

— Ладно, будем соблюдать, — ответил Дмитрий. Он поудобнее примостил голову и снова закрыл глаза.

Прошло еще минут пятнадцать, и вдруг где–то совсем рядом раздался пронзительный, оглушающий вой. Земля задрожала, и прогремел такой взрыв, как будто со всей силой ударил весенний раскатистый гром.

В ту же секунду Дмитрий выскользнул из люка. За ним вылезли Федотов и Бедный.

Откуда–то из леса, из тыла бригады, словно из–под земли, освещая все вокруг, вырывались в небо стремительные огненные стрелы. А там, где они вонзались в землю, стоял невообразимый грохот; огромная стена огня поднялась над лесом, озарив его зловещим красным заревом. Зрелище это было удивительное и страшное, гнетущее, действующее на психику. Через несколько секунд стрельба так же внезапно прекратилась.

Все были настолько потрясены увиденным, что несколько минут после залпа, не отрывая взгляда от грандиозного пожара, бушевавшего внизу, молчали, не находя слов для оценки происшедшего.

Наконец Дмитрий в раздумье произнес:

— Вот это да! А мы–то задрав нос ходим. Посмотрев на все это, засомневаешься: такое ли уж грозное оружие танк?

— Лихо! — подтвердил Бедный. — Это им вместо сдачи за сегодняшний бой.

— Да, кисло будет немцам после этого в атаку ходить, — сказал Борзых.

— А не надо было лезть, никто их сюда не звал, — заключил Федотов. — Пусть знают наших.

— Эти светлячки фрицам теперь и по ночам будут сниться, — не унимался Борзых. — А воет–то как! От одного этого пения пятки чешутся. Как думаешь, командир, скоро немцы драпать начнут? Неужели до Москвы дойдут, сволочи?

— Сколько еще воевать будем, не знаю. Но раз идут немцы вперед, значит, сила у них еще есть, и немалая. Одно могу сказать: не знаю почему, но уверен — в Москву ни один оккупант не вступит. Не дадут ему этого сделать. А теперь уверенность моя стала еще больше. Думаю, наше командование что–то готовит, чтобы крепко ударить по врагу. Только все это, наверное, не так быстро делается, как нам здесь, на фронте, хочется…

— А что, братцы, хорошо, что у нас такое оружие есть, — сказал Бедный. — Надо фашистам немножко пыл сбить. Они и так уже танков наших побаиваться стали, а тут вдруг «бах» — и нет сразу целого батальона.

— Да, хлопцы, война, как видно, приобретает иной характер, — сказал Дмитрий. — Раньше над одним погибшим воином в память и в назидание другим курганы насыпали, а теперь дело, пожалуй, к тому идет, что могилы–то будут все больше братскими… Жутко. Думать об этом не хочется. Ладно… Давай–ка, Миша, спой нам лучше, а то эти проклятые фашисты так и не дали тебе в прошлый раз «Там, вдали, за рекой…» допеть. Затягивай, а мы подпоем.

Бедный отнекивался и медлил:

— Давай, Миша, давай, поддержим, — подбодрил Федотов.

— Да не умею я петь, товарищ лейтенант, — махнул рукой Бедный. — В школе еще говорили: «Медведь на ухо наступил».

— Как не умеешь! Пел же перед боем.

— Что это за пение. Это так… Стыдно признаться… со страху я. А так вроде легче… Хотя все равно страшно.

— Да, страх, брат ты мой, дело такое, что не всякий с ним совладает…

— А чо тут такого, — перебил Борзых. — Рассказывал мне один боец, что у него перед боем зубы болят. Так, говорит, с начала войны с зубами и мучается. А вот у меня лично, как только разволнуюсь, правый глаз дергаться начинает. Тут метиться надо, а он, черт его дери, подмигивает, и все тут, хоть распорку ставь. Слушай, командир, а вот тебя неужели страх не берет? Когда мы перли на тот танк, у меня, честно говоря, волосы дыбом встали. А тебе вроде бы и ничего.

— Ну почему же? Страх в каждом человеке живет. Все дело в том, кто как с ним справляется. Ты вот про танк вспомнил. Представь, что у нас тогда не выдержали бы нервы, и мы бы свернули первыми. Фриц точно влепил бы тогда нам снаряд сбоку. Может, сейчас уже и не сидели бы тут. Ну а если суждено нам погибнуть, так какая разница, как это произойдет.

…В тот вечер бойцы, впервые увидевшие работу установок РС — «катюш», как их вскоре стали любовно называть, долго еще обсуждали случившееся, говоря, что с таким оружием на ты можно разговаривать с любым врагом.

По всему видно было, что новое оружие вселило в бойцов уверенность в своих силах. Тем более что вернувшаяся разведка доложила — в лощине догорает несколько десятков танков, грузовиков и другой вражеской техники, а количество солдат, погибших в этом огненном смерче, невозможно было и подсчитать.

Командир второй немецкой танковой группы Мюллер записал в эти дни в своем дневнике: «5 октября. Двухдневные попытки моей дивизии овладеть городом Мценском не принесли результатов. 6 октября. И сегодня малоутешительными были донесения командиров полков. Они особенно встревожены действиями русских танков, их новой тактикой. Наши противотанковые средства и авиация почти бессильны бороться с ними. Контратакуя, русские танки нанесли мощные удары по флангам моей дивизии».

Сам «быстроходный» Гейнц Гудериан, считавшийся до этого непобедимым, много позже, касаясь сражений под Орлом, разочарованно напишет: «Последние бои подействовали на лучших наших офицеров… Впервые с начала этой напряженной кампании… чувствовалось их душевное потрясение».

Эти откровения врага, привыкшего к победам, были, пожалуй, первыми трещинами в мифе о непобедимости армии фюрера.

Пока дотлевал холодный осенний день, на стыках воюющих армий не смолкала канонада. Однако после сокрушительного поражения и больших потерь, понесенных под Первым Воином, в последующие два дня противник не проявлял прежней активности и напористости, атаковал вяло, небольшими группами танков, не ввязываясь в затяжные бои. А когда ночь набрасывала на землю свое черное покрывало, выстрелы почти смолкали, а то и вовсе прекращались. Все тогда замирало в томительном ожидании следующего дня.

Погода внезапно и резко ухудшилась: непрерывно лил дождь, а иногда под вечер выпадал и мокрый снег. Было холодно, сыро, сумрачно.

Бригада закреплялась на новом рубеже. Пехота снова сооружала ложный передний край, в полный профиль рыла окопы на основной линии обороны. Танкисты по–прежнему ходили в засады, но теперь фашисты остерегались действовать небольшими силами, вылазки их были осторожными, едва начавшаяся перестрелка тут же стихала, и вражеские машины уходили, не пытаясь прорвать нашу оборону.

В эти дни короткого затишья во всех подразделениях бригады прошли партийные и комсомольские собрания. Многие бойцы подали заявления о вступлении в ВКП(б).