Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

Представители местной власти оставались до последней минуты, потом ушли в партизаны. А оставшиеся помогали детдому чем было возможно. Председатель сельсовета сказал, чтобы мы забрали детей и уехали на хутор, ведь немцы могут бомбить станицу…»

Л. И. Адамайтис: «Нам дали три пары волов и посоветовали перебраться на них на один из хуторов (видимо, Эрсакон. — С. Ф.) в восемнадцати километрах от станицы. Когда приехали туда, нам дали большой сарай, где раньше были телята. И мы начали мыть, скрести помещение. Общими усилиями настелили сена и уложили детей».

Г. А. Гальперина: «Немцы пришли в станицу без боев, так как там никого не было, кроме стариков и детей».

А. М. Ольшанникова: «Через две недели немцы издали приказ: всем, кто покинул Удобную, в 24 часа вернуться туда. Мы вернулись. Прибрали помещение, накрыли стол белыми простынями, поставили цветы. Решили, пусть фашисты не думают, что мы нищие.

Немцы пришли, ногами открыли двери, молча все осмотрели… Было очень страшно… Так молча и ушли.

Вскоре начальник гарнизона велел собраться всем жителям станицы и объявил, что колхозы будут аннулированы, а вместо них будет община, и объяснил, что это лучше колхоза. Что же касается детдома, то он сказал, что это эвакуированные дети комиссаров и коммунистов, а таких детей немцы не могут хорошо кормить. Главное для нас стало теперь — не дать детям умереть…»

Л. Н. Адамайтис: «Сейчас уж не помню точно, какую норму они установили детям. Помню только, что 50 граммов подсолнечного масла на неделю. Помню, что суп варили из конского щавеля, травы, моркови. Из муки суп назывался «затирка». Варили мелкую картошку в мундире».

А. М. Ольшанникова: «Дети снова стали быстро слабеть. Они же ещё не окрепли по–настоящему после блокады. Что делать? Наша доктор Евдокия Семеновна Павштикс отправилась в комендатуру просить, чтобы разрешили подбирать отбросы с бойни, и старшие дети ходили подбирать».

Г. А. Гальперина: «Бойня была через дорогу от нашего детдома. Евдокия Семеновна Павштикс караулила, когда привезут скот, вела туда ребят постарше с небольшими ведерками за свежей кровью. Потом ставила на плиту сковороды и эту кровь сразу выливала на них, она свертывалась, и получалось что–то вроде печенки. Детей сажали за стол и делили эту кровь на всех. В первую очередь кормили слабеньких детей».

А. М. Ольшанникова: «Самое тяжелое время наступило для нас, когда немцы узнали, что в детдоме есть еврейские дети… От местных жителей мы услышали, что немцы бесцеремонно ходят ночью по домам, ищут еврейских мальчиков. Тогда Екатерина Александровна пошла на большой риск. На ночь мы прятали наших мальчиков–евреев в домах станичников, а вместо них брали русских из местных жителей.

У нас были официальные списки всех детей (в трех экземплярах): для роно, гороно и детдома. Екатерина Александровна уничтожила эти списки и составила новые. Все еврейские имена и фамилии заменила на русские.

Однажды пошли слухи, что переписывают всех евреев. В один из дней им велели прийти с вещами в указанное место и взять с собой на три дня продуктов. В один чемодан сложить вещи, в другой — продукты. Когда они собрались, их уже ждали крытые машины. Немцы велели вещи сложить в одно место, еду — в другое. Затем всех рассадили по машинам.

Расстреляли их вечером… А на следующее утро, совсем рано, когда наш повар вышла затопить печку, она увидела маленькую девочку. Девочка эта чудом осталась жива, выползла из могилы, ползла ночью по кладбищу, по берегу Урупа, добралась до детдома. Это была Розочка Маклер. Назвали ее Люсей…»

Да, в тот страшный октябрьский вечер в Удобной погибло около трехсот человек. Причем примерно треть из них были дети. Спастись же удалось лишь немногим. Кроме Розочки Маклер, остались в живых еще трое молодых людей.

В отрадненском райархиве автору этих строк удалось найти документ, в котором один из уцелевших, Михаил Яковлевич Детиничер, об этом жутком событии так рассказывал государственной комиссии, расследовавшей преступления гитлеровцев на территории в то время Удобненского района: «Вечером, уже перед сумерками, в крытых машинах нас вывезли за станицу, в небольшой лесок на берегу Урупа. Еще до прихода фашистов там были вырыты длинные ямы для забуртовки на зиму картофеля. Среди нас было много детей. Некоторые женщины на руках держали грудных малышей.

У одной из ям немцы поставили нас в очередь и стали расстреливать группами. Детям же сначала давали выпить какой–то яд, но если малыш сразу не умирал, тогда его расстреливали вместе с родителями.

Командовал эсесовскими автоматчиками фашистский палач комендант Удобной Фиштнер. Очередь двигалась быстро, но вдруг около места расстрела раздался громкий крик, произошла заминка. Фашисты на какое–то мгновение отвлеклись от очереди, и тогда я и двое молодых людей, брат и сестра Эпштейн, бросились в лес. Вслед нам раздались короткие очереди, но никого не зацепило, а в погоню за нами, видимо, послать было некого: у немцев было мало охраны. Так нам и удалось спастись».

Как свидетельствуют документы государственной комиссии, определявшей ущерб, причиненный фашистами на территории Удобненского района, только в самой станице Удобной гитлеровскими палачами было расстреляно и замучено за время оккупации более четырехсот пятидесяти советских граждан, среди которых более ста были дети.

Михаила Яковлевича Детиничера удалось найти. После того страшного вечера он и двое его спутников до конца оккупации скрывались у местных жителей. А когда Кубань и Ростовская область были освобождены от врага, Детиничер отправил сестру и брата Эпштейн в Ростов к родственникам их матери, которые откликнулись на запрос. Самого же Михаила Яковлевича призвали в армию, но он, не доехав до фронта, был комиссован по состоянию здоровья. До 1965 года жил в станице Передовой, а затем переехал в Евпаторию, где работал на опытно–механическом заводе.

Обо всем этом рассказала в письме его жена, а в конце, будто извиняясь, объяснила: «Пишу это письмо я, а не Михаил Яковлевич. Он писать не может, он сидит рядом и плачет…»

Как, возможно, помнят люди старшего поколения, прорыв гитлеровских армий на Кубань был неожиданно стремительным, не все люди успели эвакуироваться, и потому, сорванные с родных мест, они шли и шли на восток уже по фашистскому следу, оседая в самых отдаленных от центра станицах, глухих предгорных хуторах и аулах. И потому наплыв беженцев сюда, в станицы Отрадненского, Удобненского и Спокойненского районов, продолжался, можно сказать, весь период оккупации. Из разных мест Молдавии, Украины, Крыма, Ростовской области и Кубани приходили сюда и дети, потерявшие своих родителей при артналетах или бомбежках. Многие были свидетелями расстрела фашистами их родных и близких. Такова же была судьба и местных ребятишек, чьи родители погибли от рук оккупантов.