Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

А то и кто–нибудь из земляков моих такое вдруг расскажет, что и хотел бы придумать, да не придумаешь.

Как–то из станицы Передовой приехал мой старый знакомый учитель Николай Васильевич Ющенко. «Помню, — говорит, — ты занимался поиском материалов о детдомовцах. Хочешь узнать интересную историю? Тогда приезжай к нам в станицу, познакомлю тебя с человеком, который на седьмом десятке лет выяснил вдруг, что в его судьбе все перепутано, он как бы и не он совсем, хоть жизнь заново начинай».

История, которую я услышал, приехав в Передовую, и впрямь оказалась удивительной.

Николай Дмитриевич Трегубенко по документам родился в Передовой, всю жизнь прожил в этой станице, здесь похоронены его родители, здесь он вышел на пенсию, хотя продолжает работать в местной школе–интернате учителем по труду, а летом во время отпуска занимается сбором лекарственных трав, которых здесь хоть косой коси.

Словом, как говорят в народе, жил он поживал да добра наживал. Но вот однажды встретил свою давнюю хорошую знакомую Александру Яковлевну Поколову, а она вдруг и говорит ему: «Хочу я тебе, Николай, открыть одну тайну. Жизнь ты свою, считай, прожил, бояться тебе теперь нечего. Так вот. Никакой ты не Николай Дмитриевич, а на самом деле Геннадий Яковлевич. И фамилия у тебя вовсе не Трегубенко, а Азанков. Да и родился ты не в Передовой, а в городе на Неве. Ленинградец ты, блокадник, из тех, кого привезли в нашу станицу в 1942 году.

После той блокадной голодухи ты был хилым и болезненным. Мы хотели взять тебя в свою семью, но ситуация сложилась так, что усыновили тебя Трегубенко. Может, обидишься на меня за эту правду, но, если захочешь узнать правду о своей настоящей семье, ищи документы в Ленинграде.

В глазах потемнело у Николая Дмитриевича от такого известия. Несколько дней он не находил себе места, мысленно прокручивая в памяти все, что помнил из начала своей жизни.

Вспомнилось ему, что когда–то от злых языков он действительно слышал, будто бы он у родителей приемный сын. Но потом узнал, что это не о нем речь, а о другом ребенке-подкидыше, который когда–то был в их семье, но умер.

На этом Николай успокоился и, поскольку других родителей, кроме отца и матери Трегубенко, не помнил, утвердился в мысли, что он и есть их настоящий сын, а все эти нашептывания — досужие сплетни. Но, как оказалось, теперь рядом с ним всегда были люди, которые хорошо знали его семейные тайны, но молчали. От них–то и узнал он, что у супругов Трегубенко своих детей вообще не было. Хотя они очень хотели их иметь. Зная это, кто–то из передовцев и подкинул им малыша. Они сразу же зарегистрировали ребенка в сельсовете, назвав Николаем.

Когда началась война, отец, Дмитрий Николаевич Трегубенко, ушел на фронт, а мальчик в конце 1941 года неожиданно заболел и умер.

Мать, Анастасия Максимовна, тяжело перенесла потерю приемного сына и очень переживала, как теперь сможет объяснить мужу, почему не уберегла ребенка. Как раз в это время в станицу привезли детей, эвакуированных из блокадного Ленинграда.

Вот тогда Анастасия Максимовна и решила взять ребенка из детдома. Она знала, что одного из них, крайне истощенного, болезненного мальчика Гену Азанкова, чтобы подкормить и вылечить, постоянно брала домой семья Поколовых. Понравился он и Трегубенко.

Директор детдома, зная состояние здоровья ребенка и то, что настоящие родители этого мальчика погибли, когда Анастасия Максимовна обратилась к ней с просьбой усыновить мальчика, тут же согласилась отдать Гену ей на воспитание. После оккупации станицы, видимо, боясь осложнений с властью, Трегубенко не стала заново регистрировать ребенка, оставив его на документах умершего мальчика.

Вот так и стал Гена Азанков Николаем Дмитриевичем Трегубенко. Ему в то время было всего три годика и, конечно, он не мог знать обо всех этих перипетиях в своей судьбе.

И вот теперь, через шестьдесят лет, узнав об этом, он, конечно, пережил шок. Но, оправившись, решил все же через суд вернуть себе настоящие имя и фамилию. Сделав запрос в соответствующие организации Санкт–Петербурга, он узнал и некоторые сведения о своих настоящих ленинградских родителях.

Оказалось, что его мать, Мария Ивановна Гоголева, и отец, Яков Иванович Азанков, жили в Ленинграде по 9‑й Советской улице в доме № 15, кв.16. Судя по справке, в эту квартиру они переехали буквально накануне войны, 8 мая 1941 года. А 22 августа отец Гены, Яков Иванович, уже был призван в Красную Армию и 23 февраля 1943 года погиб под Всеволожском.

Мать же, Мария Ивановна, умерла от голода еще раньше, в январе 1942 года. Так Гена Азанков попал в детдом № 58 и с ним был эвакуирован на Кубань, в станицу Передовую. Так что все дальнейшие его воспоминания связаны только с этой станицей и людьми, которые его воспитывали. Только Дмитрия Ивановича и Анастасию Максимовну Трегубенко он всю жизнь и считал своими родителями. А правду о своей настоящей семье узнал, когда их уже не стало.

Вот такая история.

У Василия Шукшина есть такие слова: «Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний момент успею подумать о матери, о детях, о родине, которые живут во мне. Дороже у меня ничего нет».

Что ж, подобные мысли есть, пожалуй, у каждого из нас. Как бы далеко мы ни уезжали от малой своей родины, какие бы высокие должности ни занимали, а все равно нет–нет да и захочется вдруг бросить все дела и уехать хоть на денек в милые сердцу места, в свое село, в родительский дом, чтобы хоть на краткий миг, как в детстве, пожить в беззаботной радости: посидеть на зорьке с удочкой на пруду, сбегать в ближний лес по грибы да ягоды, подышать чистым свежим воздухом, попить воды родниковой в жаркий полдень либо по утренней прохладе помахать косой на зеленом лугу. А потом вечерком наколоть дров березовых, натопить погорячей баньку да дубовым духовитым веником выхлестать из себя пыль всех дорог, «ароматы» городских смогов, чтобы подольше потом был с тобой запах родного дома.

Кто из селян, ставших горожанами, не мечтает об этом…

Незримыми, но прочными нитями держит нас родина, будоражит память, зовет к себе. И чем старше мы становимся, тем ярче картины воспоминаний, тем сильней тянет в родные места, в дом, где прошло твое детство.

Много воды утекло с того военного времени в быстроводном Урупе. Жизнь разбросала бывших детдомовцев по всей нашей необъятной стране, по–разному сложились их судьбы, разные у них образование и должности, но у всех воспитанников Белоруссовой на всю жизнь святым и незабвенным осталось чувство душевного родства со своими детдомовскими сестрами и братьями, с жителями станиц Отрадненского района, которым обязаны они своей жизнью и здоровьем, своим воспитанием. А потому используют они любую возможность, чтобы съездить на Кубань, чтобы хоть на краткий миг встретиться друг с другом, чтобы поделиться радостью или попросить совета, получить утешение, когда трудно. И, если вспомнится им вдруг то, о чем больно вспоминать или говорить, они просто посидят молча, почтив так память тех, кто навсегда остался лишь в их тревожных детских снах…