Гарри Тюрк - Дьенбьенфу. Сражение, завершившее колониальную войну

Когда через пару часов президент принял полного надежд Эли, он сначала терпеливо выслушал все, что было у француза на сердце. Затем вызвал к себе Рэдфорда и в присутствии Эли поручил ему увеличить военно — техническую помощь, поставки техники, оружия и провианта, в том числе разборных орудий, а также значительно расширить предлагаемые услуги авиатранспорта, «до желаемой нашими французскими союзниками границы».

Наконец он проронил пару слов о борьбе с коммунизмом во всем мире, в которой Франция играет сейчас решающую роль, и похвалил французского солдата, защищающего в Дьенбьенфу интересы свободного мира.

Сам Эли, знакомый со статистикой о личном составе экспедиционного корпуса, с определенной иронией думал о том, что наряду с французскими колониальными частями очень большую часть солдат в Дьенбьенфу составляют войска Иностранного легиона, перекати — поле со всей Европы. Эли было знакомо и количество французских солдат в Индокитае, воевавших в немецкой дивизии Ваффен — СС «Шарлемань» («Карл Великий») или входивших во внутренний «Легион французских добровольцев против большевизма». Для мистера Джозефа Маккарти это, возможно, могло бы стать даже рекомендацией. Но напоминать об этом Эйзенхауэру, воевавшему против немцев, вряд ли стоило. В любом случае, француз покинул Белый дом в хорошем настроении. Он не догадался, что его подвергли «контрастному душу». Не догадался и на следующее утро, когда его принимал министр иностранных дел Джон Фостер Даллес.

Если Эйзенхауэру удалось изобразить на лице радостную улыбку, делая гостю ничего не стоящие обещания, то госсекретарь Даллес, напротив, сделал все, чтобы француз понял, что в его лице имеет дело с ворчливым, желающим поскорее отделаться от надоедливого посетителя чиновником.

Он уставился на француза сквозь стекла очков, и в ходе разговора дал ему понять, что ему совершенно все равно, что происходит в котловине Дьенбьенфу. Закончил он замечанием: — Вы мне очень помогли понять эти сложные проблемы, месье Эли…

Затем он прочел французу длинную лекцию о том, что в Соединенных Штатах после неудачной войны в Корее нет большого воодушевления по поводу французской войны во Вьетнаме. Даллес не врал, это действительно было так. Он напомнил, что колониальные войны сталкиваются со все большим неприятием общественности во всем мире. Потому он со своей стороны может лишь посоветовать Франции закончить ту войну, предоставив бывшим колониям определенную независимость. Если будет принято иное решение, то мировая общественность еще сильнее будет настроена против Франции, а это ни к чему хорошему не приведет.

Когда Даллес заметил, что Эли смущен, он как бы смягчился и сообщил, что совсем иначе было бы положение, если китайцы или русские напрямую вмешались бы в конфликт. В таком случае американское вмешательство было бы более чем вероятным. Так что, хотя он чувствует с Францией внутреннюю солидарность, внешняя политика — дело жесткое. Потому он просит простить его за то, что он говорил так откровенно.

Эли воспользовался паузой в словоизлияниях американца, чтобы вежливо распрощаться.

Он еще не покинул министерство, как Даллес позвонил Рэдфорду: — Займитесь им дальше!

Председатель Объединенного комитета начальников штабов не терял времени. Как только Эли вернулся в свой «люкс», он нашел там записку: завтра, 25 марта, вас ждут с визитом в Пентагоне. Конкретных предложений по военной поддержке на столе не было.

— Генеральный штаб ВВС только что получил разрешение на отправку наших С-119 для сбрасывания напалма на осаждающих Дьенбьенфу вьетнамцев. Как вы знаете, каждый самолет такого класса может взять до 6 тонн этой зажигательной смеси. Это должна быть довольно существенная помощь…

Рэдфорд не отметил, что этот напалм был из остатков времен Корейской войны. Срок его годности истекал, а Франции пришлось платить за него долларами по полной стоимости. Но еще перед тем, как начальник французского Генштаба поблагодарил его, сделал еще одно предложение: — месье Эли, вы знаете, что наше стратегическое авиационное командование разместило на авиабазе Кларк — Филд на Филиппинах достаточно много бомбардировщиков В-29. ВВС смогли бы совершать ковровые бомбардировки тыловых областей Вьетминя в достаточно напряженном темпе. ВМС могут предоставить около трехсот истребителей с авианосцев для сопровождения бомбардировщиков. Кроме того, с нашей стороны рассматривается и возможность использования того, что политики называют «большой дубинкой»…

Таким эвфемизмом обозначалась атомная бомба. Эли слушал со все большим вниманием. Смогли бы военные преодолеть возражения политиков? Когда Рэдфорд замолчал в ожидании и вопросительно взглянул на него, француз осторожно спросил: — Стоит ли за этим предложением и правительство США?

Рэдфорд увернулся от прямого ответа так умело, что у Эли не возникло никаких подозрений. Он сказал: — Для проведения этой акции, которую мы назвали операцией «VULTURE» («Гриф»), необходимо лишь, чтобы французское правительство обратилось к нам с официальной просьбой.

Начальник Генерального штаба поторопился вернуться в Париж с эти очень радостным известием. Перед комиссией из министров и военных он доложил о нем. Против ожидания, Эли столкнулся с осторожной и сдержанной реакцией.

Многим из присутствующих показалось неумным создавать «свершившиеся факты», сбросив атомную бомбу на Вьетнам перед самой мирной конференцией по Индокитаю. Другие, напротив, опасались, что Дьенбьенфу будет потеряна, если не нанести превентивный удар по противнику. Обсуждение закончилось, однако, предложенным Плевеном компромиссом. Перед решением об официальной просьбе к США нужно получить мнение главнокомандующего Наварра.

Личный секретарь Поля Эли, полковник Раймон Броон, немедленно вылетел во Вьетнам. Он был доволен, что хоть на пару дней вырвался из дьявольского котла Парижа, где одна антивоенная демонстрация сменяла другую, где представители студентов, рабочих, женских организаций все громче требовали прекращения грязной войны в Индокитае.

В Сайгоне полковник, прибывший с важной миссией, узнал, что Наварр сейчас находится в Ханое. Он сел на первый же самолет и через два часа оказался в метрополии Тонкина, где как раз произошел очень жесткий спор между Наварром и Коньи. Коньи в глаза сказал Наварру, что то, что главнокомандующий устроил в Дьенбьенфу, было полнейшим бредом, на что Наварр ответил ему пощечиной.

Постепенно накапливающаяся взаимная неприязнь двух самых высокопоставленных французских офицеров в Индокитае вылилась в этот столь резкий взрыв, потому что Коньи получил из Дьенбьенфу ужасное сообщение, которое Наварр отбросил как маловажное. Наварр все еще жил в мире иллюзий, о которых практик Коньи говорил, что они попахивают шизофренией.