Михаил Дегтярь - Репортер

Зависла тишина…

– Нужен хороший токарь! – сказал наконец директор.

Все облегченно вздохнули. Конечно, как они сразу не догадались!

Но такую Деталь каждому не поручишь.

Проголосовали, и большинством голосов выбор пал на Кая Окаевича.

Хороший семьянин, сдержанно выдержан, морально устойчив. Должен справиться!

А в это время на заводе, несмотря на новогоднюю ночь, все кипело.

Как-то проникли пронюхавшие про такое дело журналисты. Вспышки освещали цех яркими всполохами, вырос лес телескопических антенн, во дворе шумно разворачивались телевизионные машины.

Пока ни в чем не разобравшись, корреспонденты брали интервью друг у друга.

Наискосок от станка готовили свои мольберты художники. Токарь нужен им был в профиль и, желательно, в промасленной куртке, о чем своим ходом шла договоренность с начальством.

Звучала жизнеутверждающая музыка.

Наконец привезли Кая Окаевича, показали ему чертеж, объяснили суть дела и ответственности, после чего он задумался.

Предчувствие не обмануло Кая Окаевича. Это была настоящая работа!

Внесли материал, редкость которого была того же порядка, что и его стоимость.

От промасленной куртки Кай Окаевич отказался, несмотря на протесты художников, и работал, как обычно, в белом костюме.

Закрутился вал, затвердел ловимый художниками профиль, заструилась стружка.

Даже электронный штангенциркуль не обеспечил бы нужную по заданию точность. Глаз Кая Окаевича обеспечивал.

Два ассистента, стоя сзади, промокали ему лоб и поили через трубочку высококалорийными соками.

Так прошла ночь, и где-то далеко, в деревнях, запели петухи, с первыми трелями которых Кай Окаевич выключил станок, сделал шаг назад и встряхнул головой.

Ассистентам не удалось удержать последнюю каплю пота, которая победно зашипела на Детали.

Раздались бурные продолжительные аплодисменты.

Неизвестно откуда взявшиеся в столь ранний час девочки в бантиках и мальчики в коротких штанишках подносили Каю Окаевичу цветы.

Все обнимались и целовались.

Вдруг появились люди в черных плащах. Все они были вооружены автоматами. Деталь погрузили в ящик из красного дерева и унесли в неизвестном направлении…

В торжественной обстановке Каю Окаевичу дали день отгула, и он, радостный и просветленный, поехал домой, где сразу заснул.

Впервые за последнее время ему снились море и солнце. Море, на берегу которого стоял почему-то орган Домского собора.

Кай Окаевич сидел у клавиатуры и переключал регистры…

«Вот что такое счастье», – подумал он, проснувшись.

Встав, Кай Окаевич заварил себе кофе по-восточному, поставил на проигрыватель пластинку с легким возносящим концертом Вивальди и, взяв лупу и кляссер, удобно уселся перед телевизором.

Передавали новогодний репортаж.

Вокруг ярко украшенной елки кружились девочки в бантиках и мальчики в коротких штанишках.

И внезапно Кай Окаевич увидел свою Деталь.

Именно на ней была установлена новогодняя елка.

Кай Окаевич встал, отбросил кляссер, выключил музыку и телевизор.

Затем он спустился во двор и подошел к мужикам, с треском забивавшим «козла».

С удивлением ему позволили занять очередь, и уже через несколько минут он с неведомой ранее страстью вбивал верные костяшки в рыхлую поверхность стола.

В мае 1980 года в Баку с концертами приехали Аркадий Арканов, Александр Иванов и Лион Измайлов.

Александр Иванов был тогда неимоверно популярен! Помимо того, что он был самым известным стихотворным пародистом СССР и тесно сотрудничал с «Клубом 12-стульев» «Литературной газеты», Александр Александрович еще и бессменно вел на Центральном телевидении программу «Вокруг смеха», в которой как-то сказал одну из своих легендарных фраз: «Если вам кажется, что я слишком высокий и тощий, у вас проблемы с телевизором. Обратитесь в телеателье – там подрегулируют».

Короче говоря, наша газета не могла пройти мимо таких гостей, и мы решили взять у них интервью. Поручено это было сделать нам с Гришкой – он работал в «Караване» внештатно. Мы созвонились с писателями и приехали к ним в гостиницу. Записали хорошую беседу.

Я взволнованно поинтересовался у Александра Иванова, нет ли у него новой пародии, которую мы можем опубликовать в нашей газете. Он радостно отвечает, что есть. На Булата Окуджаву, на его «Восточную песню» – «Виноградную косточку в теплую землю зарою…».

– А вы можете отдать нам ее для публикации? – не верим мы своему счастью.

– Отдаю! – царственно отвечает Иванов.

Мы с Гришей берем пародию, написанную четким почерком Иванова, и мчимся в редакцию. Быстро пишем интервью, прикладываем пародию и сдаем все это в набор.

На следующее утро материал – в номере!

Мы встречаемся с Гришей рано утром, покупаем газеты в киоске и бежим в гостиницу передать их знаменитым писателям. Входим в номер и видим странную картину – и Иванов, и Арканов, и Измайлов катаются по полу от смеха… А в руках у них – газеты с интервью. Увидев нас, они начинают хохотать еще громче.

Что-то нам с Гришей не пришлось это по душе….

Наконец Арканов говорит: «Вы что, обалдели? Это же была шутка! Вы пародию читали?».

Честно говоря, мы читали, но не очень внимательно.

Иванов говорит: «Прочитайте теперь внимательно» – и протягивает нам нашу же газету.

И мы читаем:

Дальше читать мы не смогли….

«И зоЛУ ПОцелую» – это было концом моей карьеры. Целовать залупу в РЕСПУБЛИКАНСКОЙ газете, одна заметка в которой снимала с работы больших начальников – это было очень неожиданно.

А редактором газеты был тогда Хуррам Алиев. По поводу его имени Гришка придумал шутку – «Хýрам насмех». Хуррам был уникальным человеком, когда он видел в моей заметке слово «капустник», то вызывал меня и серьезно спрашивал: «Ты что пишешь про капусту, ты ведь не в сельскохозяйственном отделе работаешь?».

Недавно мы встретились с Аркадием Аркановым на похоронах Василия Аксенова, и я напомнил ему эту историю. Аркадий Михайлович признался мне, что пародию эту написал он сам, а не Александр Иванов. Поскольку известным пародистом был Иванов, а не Арканов, под именем Иванова нам ее и «впихнули».

Моя работа в газете на этом была закончена. Выгнали.

И тогда меня взял к себе на работу в Союз кинематографистов Азербайджана Рустам Ибрагимбеков…

А потом наступил наш с Гришей московский период. Гришка уехал поступать в ГИТИС, а я во ВГИК.