Мария Немировская - Маяковский и Лиля Брик. Падшие ангелы с разбитыми сердцами

– Лили, ты уйдешь только через мой труп!

– Папочка, ну почему ты не веришь в меня?! Не веришь в мои идеалы! Я способна на многое!

– Я знаю, – отвечал папа, садясь на полу. – Я знаю, моя девочка, но пойми, ты еще слишком юна…

– Но если не сейчас, то когда? Ведь именно сейчас у меня есть шанс изменить что-то! Неужели ты не сочувствуешь мне?

– Сочувствую. Но еще больше я боюсь за тебя! Поэтому, Лили, ты никуда не пойдешь. Ты останешься дома.

Этот диалог повторялся изо дня в день – я в слезах убегала в свою комнату, а потом удирала через черный ход.

Мы организовывали какие-то митинги, кружки, сборища. Постоянно обсуждали все, что творится в мире, требовали автономии Польши… Организовывали настоящие собрания, где каждый высказывал свое мнение, а в конце непременно подписывалась резолюция, в которой мы высказывали свое мнение… В гимназии мы организовали кружок политической экономии – нашим руководителем кружка стал старший брат моей подружки Веры Брик – Осип. Он был старше, и совсем недавно его исключили из гимназии за политическую революционную пропаганду! Высокий и красивый шатен, как было в него не влюбиться?.. Настоящий революционер и протестант, о котором мечтали все мои одноклассницы и подружки – едва ли не на каждой парте в нашей школе было вырезано или нацарапано ручкой его имя – «Ося». Именно так мы его ласково называли!

Я познакомилась с ним, когда он с сестрой зашел за мной, чтобы вместе идти к Жене, у которой в первый раз собирался наш кружок.

– Я – Верин брат, Осип, – представился он.

– Очень приятно, Лиля, – по-деловому ответила я.

Пока мы шли по дороге, говорили только о делах – как можно было думать о чем-то еще? А на следующий день Вера Брик с утра пристала ко мне с расспросами:

– Лиличка, ну скажи, как тебе понравился мой братик?

– Что? – недоумевала я. – Мне было 14 лет, и я тогда совсем не думала о мальчиках! Да и какие мальчики, когда такое творится в мире?

– Ну Лиличка, как тебе понравился Ося?

– Ося?

– Да, да! Мой брат Ося!

– Осип мне очень понравился, – честно призналась я. – Как руководитель группы. Он серьезный, уравновешенный…

Вера хихикала и улыбалась. Она-то знала, что это Ося попросил ее узнать о моем отношении к нему.

Кружок политической экономии просуществовал недолго. Началась война – и мы вынуждены были жить по особым правилам. Помню, как по ночам мы завешивали окна одеялом, собирались все вместе и тревожно ждали, что же произойдет дальше… Сначала было очень страшно, а потом уже меньше – мама и папа брали в руки карты и раскладывали пасьянс, а мы с Эльзой удобнее устраивались на диване и болтали обо всем на свете. В то время мне каждый шорох казался подозрительным.

Все ждали пока нас, как евреев, погонят из Москвы.

– Как же вы не понимаете? – плакала я. – Нас потому и бьют, что мы не защищаемся! Нужно дать отпор – настоящий отпор! И тогда, только тогда, мы сможем быть горды собой.

Мама и папа кивали – они и так смотрели за мной особенно внимательно, Эльза не доставляла им таких проблем, а вот я… Меня они считали взбалмошной и не слишком умной, может, и не напрасно. Помню, как сильно я испугалась, когда однажды ночью постучали в дверь.

Я была уверена, что это обыск, кинулась в свою комнату, хватая принесенные с митингов фотографии Спиридоновой, порвала их на мелкие клочки, которые спустила в унитаз, и заперлась в ванной.

Папа открыл дверь, но оказалось, что это всего лишь старый швейцар просил закрыть окна еще плотнее. Погрома ждали все – у папы был револьвер, а мама боялась оружия, но наша жизнь текла своим чередом.

Мы с Верой Брик были близкими подругами и через нее стали общаться с Осей ближе. Помню, как перед Новым годом я была у них в гостях, а потом возвращалась домой.

– Лиля, а можно, я провожу вас? – предложил Ося.

– Конечно, – ответила я, чувствуя себя бесконечно взрослой и прекрасной.

Мы шли пешком, потом ехали на извозчике, говоря о погоде, о политике, об общих знакомых, а потом Ося вдруг взял меня за руку и спросил:

– Лиля, а вам не кажется, что между нами что-то большее, чем просто дружба?

Помню, что мне так понравилась эта формулировка и так нравилось чувствовать себя такой взрослой и умной, что я ответила:

– Да, Осип, мне кажется…

И мы стали встречаться. Много времени проводили вместе, постоянно болтали по телефону, и Осип мне уже очень нравился, но он вдруг испугался нашего чувства и сказал мне, что ошибся и недостаточно любит меня. Боже, как было обидно и унизительно слышать это… Но я не подала виду – стала дружить с другими девочками, у которых были старшие братья, а у тех – товарищи. Вскоре я окружила себя мужским обществом и чувствовала себя просто великолепно!

Помню бал, который устраивали в гимназии, и я была там распорядительницей. О, что за чудо были эти балы – украшенные залы, нарядные юноши и девушки и мы – две распорядительницы – с большими белыми воротниками и бантами. Конечно, мы были окружены вниманием, сияли от радости и гордости, были красивы и свежи. И Ося заметил меня вновь. Подошел, пригласил на танец… Но я не забыла обиду – посмотрела на Осипа, смерив его взглядом сверху вниз и ответила:

– Я очень устала для танцев.

А уже через минуту танцевала с другим юношей! Конечно, Ося заметил это! И был зол как черт! Он снова стал ухаживать за мной, мы много говорили по телефону, он постоянно звонил, звал в оперу, гулять… Ося мне очень нравился, но я не умела вести себя с юношами – брала его за руку, садилась ближе к нему… Между нами толком ничего и не было, за все время Осип и поцеловал-то меня всего один раз! Так продолжалось вплоть до самого лета, пока мы не поехали на отдых. И снова Ося бросил меня – написал всего одно письмо, в котором сделал все, чтобы я не стала отвечать на него. Но он не учел одного – в то лето я расцвела, и за мной начали ухаживать юноши… На отдыхе я познакомилась с студентом из Антверпена, – кажется, его звали Фернан… Мы много гуляли и говорили обо всем: о Боге, любви и дружбе… В конце нашего отдыха он даже сделал мне предложение, но… я отказала! А вернувшись в столицу, вновь встретилась с Осей.

Мне тогда начало казаться, что знакомство наше было предопределено. И дело даже не в том, что семьи Каганов и Бриков общались задолго до рождения детей – мы входили в один, довольно узкий, круг, где достаток той или иной семьи был выше или намного выше других, но никогда ниже определенного уровня. Зажиточные семьи, соединенные, кроме происхождения, общим строем жизни, да и жившие поблизости…

Когда я приехала с отдыха, Ося показался мне вовсе не таким красивым, как раньше, – он стал носить пенсне, которое ему совершенно не шло. Но как я ни старалась вести себя с ним холодно, в один прекрасный день все же с моего языка слетели заветные слова.