Валерий Ланин - Ландаун и Конслаев

(Продолжение) … «Maxin‘а» в целом одобряю, тем более, что местами он сильно смахивает на пародию в связи с моими философическими измышлениями (что-то все скопом и сразу стали меня пародировать. Впрочем, м.б., я и не прав, и у меня элементарная мания величия).

Мне тут и рисуют, кстати (как бы для журнала), и тоже (?) весьма любопытно.

Абашев дал мне ещё несколько книжек из серии Кальпиди, которые вышли после моей (и его). Местами интересно, но прислать смогу только попозже из-за отсутствия присутствия наличности. Но они лежат.

Если ты ещё не утомился высылать письма, я буду рад, если ты это продолжишь. Но можешь написать и что-нибудь о себе (или, хотя бы, обо мне).

Чтобы письмо (конверт) было достаточно загружено, прилагаю несколько бумажек (3) из древних, которые несколько у Каткова размножились, м.б. как-нибудь пригодятся, хотя бумага не очень удобная.

Пока я, кажется, исчерпался.

Пиши. Жду с неослабевающим напряжением.

Нина в восторге от твоих реакций на «Учителя иврита». М.б. мне удастся эти твои реакции куда-нибудь пристроить. Твой «Краеугольный паук» уже пристроился в «Местное время». «Местный» редактор культ-художественного отдела, которому я вполне случайно показал эту твою статью, пришёл в полный восторг и тут же его напечатал. Копию тебе высылаю. Но тут возникла некоторая трудность тебе с оплатой за эту статью. Оплата эта будет иметь место только в начале марта. Сколько-то тысяч (я думаю от 5 до 7) выплатят только в начале марта. Выслать тебе? Отвезти твоей матери? Книжку какую тебе приобрести? Жду пожеланий на эту проблематику.

А у вас там в Кургане что ли и газет нет? Ландауна в них, м.б. и не печатают за его хитрости всякие не хорошие, но м.б. напечатают Пысина Б. Б-ча (Бориса Борисыча)? В Перми я так и не смог пристроить ни одного его рассказа.

В последнем письме ты пишешь, что текста предыдущего письма о да Винчи ты не помнишь и копии не имеешь. Это ты напрасно. Переснять твоё письмо и тебе же, что ли, переслать? М.б. мне самому написать от твоего имени? (с использованием твоих соображений.)

Тот же из «Местного времени», что опубликовал твою «Краеугольность», напечатал и обо мне статью. Тоже присовокупляю (копию). Получал ли ты Лида Галустова? Кажется, я посылал. А письмо моё в «Уральской нови» с критикой ихневого дзен-буддизма?

Статью Немзера на Нину («Мёд») тоже прилагаю. Есть ещё моя статейка «Учитель иврита по дороге из Иерусалима», но я уже боюсь пихать в один конверт, – не было б лишку.

Может тебе надоело в Кургане? Приезжай, отдохнёшь от него немножко.

Конверт получился слишком тонкий. Доложу для толщины:

Сама по себе сущность непрерывна. Всякое нарушение этой непрерывности абсолютно произвольно в онтологическом смысле, ибо форма не способ существования сущности, а способ её обнаружения; форма – способ существования сущности для кого-то , способ её описания . Цельность оформленной сущности существует только в том смысле, что она представляет единство способов обнаружения и того, что с их помощью обнаруживается. Именно в этом смысле «сущность формальна, а форма – сущностна»: здесь схвачен момент единства онтологического и гносеологического, речь идёт не о сущности, а об оформленной сущности.

Коль скоро мы о чём-то говорим, мы говорим, естественно, об оформленной сущности. Всякое достижение человеческой мысли, между прочим, является оформлением чего-то такого, что раньше было неоформлено, глобально, сущностно.

Конечно, всякая форма выступает в оформленной ею сущности (в результате) и в качестве содержательного момента, поскольку нарушает присущую ей глобальность, «сдвигает» её, вырывает из целого и вносит в неё онтологически произвольные характеристики. И мы получаем неразложимую на форму и сущность «оформленную сущность» – результат познания.

Любая система объективации мира (оформления) в принципе может охватывать только какую-то незначительную часть и при экспансии, естественно и закономерно, впадает в абсурд, исчерпав область своего применения. «Принципиально статистический мир», «элементарная длина» и – с другой стороны – «расширяющаяся вселенная», «первичный взрыв». Где же был мир до первичного взрыва? Получается так, что его вроде бы вообще не было. В лучшем случае можно услышать глубокомысленное заявление: «Этот вопрос не имеет смысла». И это даже верно, если мы говорим «изнутри» способа объективации, хотя, разумеется, можно говорить только о том, что объективируется. Но можно говорить об ограниченности любой объективации и её онтологической произвольности. И когда мир на каком-то рубеже «заканчивается», «исчезает», то это вовсе не пресловутое «исчезновение материи», а выход за границы принятой системы объективации.

Познание углубляется не только в природу, но и в самоё себя. На каждом следующем шаге познания доля онтологического уменьшается, возрастающие трудности всё более оказываются связанными с внутренними проблемами самого познания и его аппарата. Диалектика познания здесь в том, что, уменьшаясь в каждом следующем шаге, доля онтологического в нём стремится к нулю, т.е. в том, что, в конце концов, познание приходит к своему пределу, концу – к своему отрицанию.

Можно, конечно, отдаться языку и следовать за ним. И, разумеется, в результате могут быть записаны образы и мысли как бы превосходящие наше наличное самосознание. И результат этот, полученный вроде бы с нашим участием, может потребовать от нас же достаточно больших усилий и времени для его усвоения, понимания. Здесь Бродский прав. Но есть ведь и совсем другое мышление, которое как бы заранее знает, какой язык, какое выражение, формулировка ему нужны. Но знает отрицательно и поэтому как только язык отклоняется, его останавливают, возвращаются и начинают сначала. Есть простой и всем известный частный случай такого мышления: вспоминание стихотворной строчки, фамилии, слова – забытого, но не совсем: нам точно известно, что предлагаемые слова – «не те». И если в первом случае язык как бы сам изобретает, то во втором идут поиски такого языка, который был бы «то» т.е. в первом случае «поиск языка » / язык ищет/, а во втором случае « поиск языка» /ищется подходящий язык/: С позиции поиска языка – поиск языка часто /пожалуй, что и всегда/ выглядит как нечто непрофессиональное, по крайней мере – предварительное. Поиск языка заканчивается /если заканчивается вообще/ его обретением, формулированием того, что до этого было внеязыковым, – предмет мысли и ее результат /формулировка/ совпадают. Поиск языка предполагает наличие размытого, до конца не уясненного предмета мысли, а ее результатом оказывается множество приближающихся, но всегда неточных формулировок; реальный результат – это их общее, которое так и осталось несформулированным. Поэтому поиск языка заканчивается лапидарной формулировкой, а поиски языка , в сущности, вообще не оканчиваются, они могут быть продолжены как угодно долго; мысль путается, кружится, возвращается, но никогда не способна обнаружить свой идеальный образ.