Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II

не лишность как бывало в прошлом
от скуки сером плоском тошном
не гоголевский страшный сон
в тоске перетомленной века
но нетости оксиморон
из конченного человека:
бес – словный – весный весь сквозной
тот на кого идет прохожий
не замечая – кто похожий
на всех: всем – левой стороной
зеркальным плоским хоть трехмерным
не существуя существом
и бродит в мире тень пустом
тень белая кровавя терны
сидит на камне – неживой
благословенней камень серый
без – движья – душья – жизья мерой
согретый сонцем под стеной:
не греет сонце окружонных
величьем книжных мудрецов
души лишившихся и слов
от близости с неизречонным

над ним над городом глухим
– с крыш безантенных вьется дым —
волна в эфире пролетает
проносит голос мировой —
над сном космический прибой
поющий голос вопиющий
глаголющий о жизни сущей
а здесь насупилась глуха
чумная дич дрожит ольха
белеет камень пыль курится
и мертвый выглянув на свет
шлет шляпой мертвому привет
в душе желая провалиться:
не видься – сгинь! и вурдалак
призрак унылый педагога
творится в водухе – дорога
свободна мир постылый наг
но снова чья-то тень мелькает
из прошлого мертвец встает
упав в нем серце узнает
тень милую – она! святая
лучится нимбом голова
виденье! – : улица пустая
рябится сонцами листва
и снова белой мостовою
бредет не-сущий нетый страх

под ослепительной стеною
соборной на пустых камнях
нагретых сонцем утюгах
отец крапивную цигарку
жжот лупой но рука дрожит
он полувидит полуспит
рукав разорванный торчит
а рядом такса – зверю жарко
лик изможденный белый спит
клюет он мудрым старым носом
сфинксообразного лица
уставясь в пустоту с вопросом
но обоняя папиросу —
и в дреме – чадную отца
так с видом вещим мудреца
дух безглагольный и безвестный
клевал он днями у стены
потом стучал в свой ящик тесный
костями – воздыхая: сны
предсмертные его томили
и в судорогах наконец
скончался на полу мудрец
его под башнею зарыли
в текущий и зловонный гной
и после размышлял герой
гностические размышленья —
о переменах воплощенья
и в размышленьях в мира ширь
за 20 пыльных верст мечтатель
пустился в ближний монастырь
(бытописатель описатель
тут показал бы: синь горе
в березках холмиков отроги
как из струения дороги
столп водружон в монастыре —)
но там искал вольномыслитель
не умиленную обитель
не буколический постой
в семье священника (покой
щемящий – ранний росный хмельник
к пруду студеному босой
крапивной стежкой – гудкий пчельник
пустынножитья идеал
что был излечен карой жал)
нет – еретический писатель
жил там в деревне: богочтец
смутитель или врач сердец
писанья вольный толкователь:
народом полный сад и он
в расстегнутой косоворотке
в руке с евангельем: муж кроткий
о чуде слово и – закон
и на стихе от Иоанна
покоя палец – недвижим
(ввиду волынского тумана
холмов отображонных им)
сей вдохновенный проповедник
беседу-исповедь ведет:
мягчайший братский исповедник
сейчас в евангельи найдет
текст нужный отповедь благую
и губы братские целуя
усов ласкание дает

так услаждаясь отдыхая
герой глядится в сладкий лик {42} 42 Исправл. из : герой глядится в светлый лик.
и на прощанье удружая
берется взять охапку книг
провидца городскому другу
(провидец дружбой окружон:
все братья все друзья друг другу)
и просветленный книги он
– тяжолые томища были —
влечот в обратных планах пыли

как много отроческих лет
вершинных юных как вериги
таскал на теле хилом книги
философ богобор поэт
и тяжкодум и легкосерд!
запретных ведений красоты
начальный любострастья класс
каким порокам учат нас
те переплеты и полеты
их неразжованная жуть
проглоченная вмиг страница
прокрыливает память птица
метафору – житейский путь! —
но та пандорина шкатулка
книг неразвязанный тючок
привел его в покой заулка
на огражденный цветничок
где не цветы екклезиаста
цвели не гномы – просто астры
да травки жалкое кольцо —
на одряхлевшее крыльцо:
старик сосед таким кащеем
два шкафа под ключом хранил
бывало вытянувши шею
зацепит книжку хмур и хил
и стоя мусля перст листает
так сутки мог стоять подряд
так говорят стоял Сократ
вдруг посреди толпы смятенной
восхищен виденьем вселенной
так что его ученики
свои постельные тюки
у ног его расположили
а он очнувшись мудр и тих
перешагнувши через них
продолжил путь в базарной пыли

ужель возможен чистый ток
ещо в стихах повествованья
свирельный этот голосок
онегинских времен преданья
в цевнице рифм сквозистый вей
предбытий жизней и любвей!
печален страшен и отвратен
разложенный на части вид —
в осколках лиры – пиерид
и тот поэт нам непонятен
и неприятен и смешон
кто силится очарованья
вернуть стихам повествованья
его осмеянный закон —
но как же быть когда событий
нам задан небольшой урок:
любить со смертью спорить быть и
сей властный презирать поток
несущий разные явленья
из мира нижнего вращенья!

у старика соседа доч
она присутствует с вязаньем
при разговорах их – с вниманьем
в метафизическую ноч
взирается или не слышит
на нитку нитку молча нижет
порой лиш – мыслью смущена
два слова проронит она
и вот старик уже ревнует
наклочась горбится и дует
на пальцы и оставив доч
и гостя убегает проч
в обиде бормоча вздыхая
пыль с книжки ручкой отряхая —
она молчит герой молчит
крючок в крючок блестя стучит
клубок под стол котенком скачет
собравшись с силами герой
ее забавит слов игрой
и разговор от шутки начат
он неожиданно растет
они уже к реке гуляют
их ветры вьюжные встречают
мир белым инеем цветет
она с открытой головою
горя румянцами – вреда
разгорячившимся собою
не причиняют холода
он в рукавах ей руки греет
он бледен замкнут говорит:
что мертв весь выжжен и несыт
ни жить ни верить не умеет
и подойдя к речным брегам
холодным прахом заметенным
роняет ей: зачем я вам
нет в мире пристани рожденным
как я – под проклятой звездой!