Сергей Гродзенский - Воспоминания об Александре Солженицыне и Варламе Шаламове

Когда же я впервые увидел Александра Исаевича? Самое смутное воспоминание относится к 1957 году 8. В нашем седьмом «А» подходил к концу урок математики. Едва зазвенел долгожданный звонок на перемену, в класс стремительно вошел мужчина средних лет с фотоаппаратом на штативе. Задребезжала речь, изобиловавшая словесными оборотами, характерными для фотографа-профессионала: «Внимание! Не двигаться!», «Так, отлично», «Еще раз»…

Я стал частенько встречать «фотографа» в коридоре. Причем без фотоаппарата, зато с учительской указкой. Походка его была быстрой, казалось, он всегда куда-то спешил и при этом все равно опаздывал, говорил торопливо и отрывисто, словно старался передать собеседнику максимум информации в единицу времени. При этом энергично жестикулировал, на каждого встречного бросал испытующий взгляд, слегка прищуриваясь. Позднее я узнал, что у него небольшая близорукость, а очки он обычно не носил.

Как-то во время перемены я увидел его разговаривающим с высокорослой десятиклассницей. То была известная в школе спортсменка, о чьих достижениях в легкой атлетике иногда сообщала областная газета «Приокская правда». Как и большинство спортсменов, Алла (назовем ее так) вела себя уверенно не только с одноклассниками, но и с учителями. Тем более я был озадачен, что перед «фотографом» она стояла словно первоклассница, а тот с ласковой улыбкой успокаивал: «Ну, что ты, Аллочка! Электростатика – это же совсем просто. И потом, было бы несерьезно с моей стороны сразу же предъявлять высокие требования…»

Когда этот мужчина отошел, я спросил Аллу, кто ее собеседник, и услышал в ответ: «Это новый учитель физики. Знаешь, такой дядька хороший. Наверно, он и у вас в классе будет вести физику – Бородавка из школы ушел».

Физику нам преподавал молодой выпускник Рязанского пединститута 9. Неплохой физик, но не очень хороший методист. В нашем 8 «А» классе с этим предметом дела обстояли плохо. Мы пытались решать задачи математически («по формулам»), не вникая в физическое содержание. Молодой педагог нервничал, рассыпал по классному журналу двойки, но сдвигов не было заметно. Неожиданно он ушел из школы, и тогда к нам пришел учитель по фамилии Солженицын.

Чем запомнился его первый урок? «Это, конечно, плохо, что мы знакомимся не в начале учебного года. Трудно придется и вам, и мне. Давайте помогать друг другу». Примерно такими словами начал Александр Исаевич Солженицын первый урок в восьмом «А» классе 2-й средней школы Рязани. Мы сразу окрестили его Исаичем и иначе между собой и не называли.

Исаич повел рассказ о законах Ньютона. При этом он подчеркнул, что в фамилии великого физика ударение следует делать на первом слоге. А Ломоносов, заявив, что «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать», перенес ударение ради рифмы. Объяснение материала сопровождал шутками, относящимися, однако, к изучаемой теме, чем сразу нам понравился 10. В речи его заметно было старомодное произношение «э» в словах «музей», «кофе», «одеколон».

Со второго урока учитель Солженицын начал опрос. Пробежав в классном журнале список учащихся, он вызвал к доске меня, видимо, заинтересовавшись учеником с громоздкой фамилией 11. Мы изучали закон сохранения механической энергии. Учитель скомкал подвернувшийся под руку исписанный лист бумаги, превратив в шарик, подбрасывал его, ловил, при этом спрашивал, как происходит превращение потенциальной энергии в кинетическую. Я пояснял: когда бумажный шарик летит к потолку, растет потенциальная энергия и уменьшается кинетическая, а когда падает, наоборот.

Вопросы учитель ставил несложные, например: как определить, на каком расстоянии от поверхности стола потенциальная и кинетическая энергии равны между собой? К всеобщему удовольствию, энергия, которой обладал бумажный шарик, не исчезла, я получил «пятерку», удостоившись одобрительной улыбки нового учителя.

Вернувшись на свое место, стал разглядывать в дневнике необычный автограф: буква «С» с закорючкой в верхней части в форме крохотной буквы «А». «Александр Солженицын» – расшифровывалась подпись. Мне так понравился этот прием, что я тотчас им воспользовался и, предполагая, вскорости стать Сергеем Яковлевичем, «сконструировал» свою роспись из «С» с «Я» в верхней части.

Что же отличало Солженицына-педагога? Прежде всего – пунктуальность. За считанные минуты до урока приходил он в школу. Едва звучал звонок на перемену, урок прекращался. Солженицын не имел привычки задерживать учащихся и не мешкая покидал школу сам. Не то что минуты – секунды лишней не проводил он на работе. Обязанности свои исполнял исправно, но не более.

Если наступал его черед быть дежурным учителем, строго следил за порядком, опрятностью учащихся. В руках он держал небольшой блокнот, в который записывал всех нарушителей. Когда его урок оказывался последним, то, как положено, провожал учеников до гардероба, поторапливал их, проявляя явное нетерпение, пока его питомцы оденутся. И едва они высыпали за порог школы, уходил сам. Бывало, еще перемена после физики не кончилась, а он уже своей стремительной походкой удалялся от здания школы.

Стиль Солженицына-педагога отличался от большинства учителей. На одном из первых уроков класс хором «уличил» его в том, что в записи условия задачи на доске пропущены традиционные и казавшиеся нам обязательными слова: «дано», «требуется определить», «решение». Уразумев, отчего это класс взволновало, Исаич, демонстрируя всем видом недоумение, произнес: «Зачем? Давайте экономить время и место».

Урок А. И. Солженицына строился не совсем традиционно. Мы привыкли, что первые 30 минут 45-минутного академического часа проводился опрос по ранее пройденному материалу, державший учеников в напряжении, и остающиеся 15 минут – изложение учителем нового материала, когда школьники чувствовали себя спокойно, могли расслабиться, а то и втихаря начинали готовиться к предстоящему на следующем уроке опросу.

На уроках Солженицына в течение всех 45 минут приходилось работать активно. Для получения оценки необязательно было выходить к доске. Достаточно в ходе урока несколько раз удачно ответить с места, чтобы получить высший балл. Вообще ему было тесно в рамках принятой пятибалльной системы, и он частенько пользовался плюсами и минусами. Ценил находчивость, остроумие. За блестящий ответ готов был поставить «пять с плюсом», но не помню, чтобы кто-то в нашем классе этого балла у Исаича удостоился.

Да и мои собственные ответы Александр Исаевич оценивал чаще всего в диапазоне от «четыре с плюсом» до «пять с минусом». Помнится, не вполне довольный мной, он сказал:

– Снова отвечал на «четыре с плюсом».