Лидия Кобзарь-Шалдуга - Альбом моей памяти. Родословная семьи

Первую свою куклу я не помню, мне только позже бабушка говорила, что была у меня фабричная кукла Кулина (Акулина) – подарок крёстной, с которой я не расставалась лет до трех. Игрушек из магазина в моем детстве не было. Но я не считаю это большой бедой. Зато у нас было больше простора для воображения и творчества, когда мы сами шили из тряпок кукол, мастерили им одёжки из разных старых лоскутков. В палисаднике среди зарослей сирени мы со Светой всё лето до четвертого класса играли «в хатки» – устраивали там комнаты для кукол и для себя: на кирпичи клали дощечки – это стол, кровать, застилали их, ставили «посуду» – разные баночки, «ходили в гости» друг к другу.

Рядом в палисаднике росла высокая белая акация, мы подпрыгивая срывали и жевали кисточки белых душистых цветов. А из стручков жёлтой акации делали свистульки-пищики. Среди кустов сирени – высокая вишня, её ствол сиренево блестел от наших рук и ног – мы отшлифовали его, часто забираясь на неё то за клейким соком, то за спеющими вишнями. Набирали полузрелых ягод в стеклянную бутылку, палочкой долго толкли и с наслаждением сосали с той палочки кислый вишневый сок.

Однажды мы вдвоём со Светой устроили настоящий концерт. Сценой служила призьба – широкая завалинка под крышей от крылечка вдоль всей стены в виде террасы. За колодцем возле оврага нарвали ромашек, кашки и полевой гвоздики, сплели себе венки на головы, привязали к ним тесёмки-ленты и так пели, кружились в танце на этой сцене-завалинке. В порыве самозабвенного вдохновения даже не заметили, что у двора стоят зрители: женщины, возвращаясь с колхозного поля, остановились и с улыбками глядели на маленьких артисток. Заметив их, мы в смущении убежали в сени.

Со Светой иногда путешествовали на край улицы, где за хатой бабы Параски по склонам оврагов буяли заросли дикой вишни и сирени, а между ними на солнечных прогалинах в густой траве краснели ягоды земляники. Боже, какие щедроты дарила нам земля! Дикие ягоды, душистые травы, тяжёлые кисти сирени после летней грозы… В цветущем разнотравье под жарким солнцем прыгали кузнечики и колыхались на травинках паучки, а над нами вились стайки бабочек-мотыльков, в зарослях на гнёздах видели серых пичужек. Всё это гудело и щебетало, словно мать-Земля пела и весь мир вокруг звенел хором разными мелодиями и голосами.

В детстве дни длинные, бесконечные, и каждый день ждёшь только хорошего, радостного. Всё лето мы бегали босиком, не ощущая ни сухих комьев земли, ни колючек. Зато какое наслаждение чувствовать подошвами живую землю – горячий песок или прохладную траву! А как весело после ливня бегать босиком по лужам и по росной траве! «Дощику, дощику! Звари мені борщику в полив’янім горщику!..» Эти детские воспоминания дарят такие острые ощущения настоящего – чистого, безмятежного счастья…

Когда пришло время идти мне в первый класс, я никак не могла понять, почему Свете нельзя идти в школу со мной вместе? Почему ей нельзя пойти на год раньше?! Ну как же я там буду без неё, среди незнакомых людей!? Первого сентября я чуть не опоздала в школу. Пораньше вышла из дома, чтобы зайти к Свете и горячо её убеждала:

– Давай, скорее умывайся, надевай чистое платье и пойдём со мной! Сядем за одной партой, не выгонят же тебя!.. – Но учительница не разрешила ей зайти в класс: – Придёшь через год!.. – А я навсегда так и не смогла полюбить эту учительницу.

Моя первая учительница Ира Ильинична, высокая, нескладная, самоуверенная и резкая. Учебники нам выдавали в школе, их не хватало. Читанку («Родная речь») выдали нам на двоих с соседкой Галей Журавлёвой. На уроке задали выучить дома стихотворение. Через день к вечеру я зашла к Гале за учебником – надо было уже на завтра выучить стишок. Она отдала мне книгу, а на следующий день на уроке её вызвали, и она сказала, что не успела выучить, так как я у неё забрала книжку. Учительница отчитала меня: – Так не по-товарищески поступают только жадины! – А я, потрясенная несправедливостью, промолчала, не смея перечить учительнице.

В конце 50-х в школе по распоряжению начальства завели целую кроличью ферму, все клетки разделили по классам, нужно было утром приносить из дому корм для кроликов. Летом перед школой надо вдоль своего огорода по меже нарвать полную сетку-авоську травы. А зимой школьники несли листья капусты, сено, морковь. Однажды отец не выдержал:

– У нас дома тоже надо кормить и кролей, и корову, свинью, птицу, так и скажи там… Когда я сообщила, что не буду больше приносить корм, учительница при всех обозвала меня белоручкой! И без того я росла застенчивым, робким ребенком, а тут и совсем потеряла уверенность в себе.

На большой перемене или на уроках физкультуры играли в классики и резиночку, в «Круглового», «Вдарил-невдарил», «Гуси-гуси», в школьном дворе подтягивались на турнике, ходили по бревну-буму, зимой – на школьных лыжах катались по окрестным холмам. И мечтали скорее перейти после четвертого класса в «красную» школу, где учились с пятого класса.

В младших классах мы пели в хоре малышей «Ой, полным-полна коробушка», танцевали украинский танец в веночках, а к Новому году готовили выступление на сцене в актовом зале: танцевали в пышных юбочках из марли, изображая все действия снежинок из песни:

Наши родители воспитывали нас, своих детей, не нотациями и поучениями, а всей своей жизнью. Они никогда не наказывали меня, даже не ругали, я была слишком примерным ребенком. Но через пять лет родились мои братья-близнецы Коля и Ваня. Они постоянно что-то не могли поделить и бесконечно ссорились. Только один за что-нибудь взялся, тут же и другому это понадобилось! Приходилось их постоянно мирить, успокаивать, при этом не всегда хватало терпения и у мамы, и у бабушки, надо и шлёпнуть, и отругать, и как-то наказать. Чтобы спокойнее жилось взрослым, им всегда покупали обязательно всё одинаковое: игрушки, одежду, два комплекта учебников, два велосипеда…

Мои школьные учебники и тетради я держала на полках в письменном столике, который отец сам смастерил. Карандаши, ластики, разную мелочь малыши-забияки вечно разбрасывали, пока отец не повесил на дверку столика маленький замочек.