Гавриил Кротов - Три поколения. Художественная автобиография (первая половина ХХ века)

– Я не могу нарушать законы школы, если даже в ней учат любви к татарам, жидам и христопродавцам, но и оставаться в такой школе не желаю. Постараюсь нанять учителя и учиться дома.

Догаев был возвращён в класс инспектором училища. Догаев галантно поклонился и сказал Нонне Степановне:

– Извините, Нонна Степановна, я не хотел вас обидеть.

– Вы не меня обидели, и не передо мной вам надо извиняться.

– Господин инспектор избавил меня от необходимости унижаться перед этой компанией.

На уроке закона божия Догаев обратился к священнику:

– Батюшка, равны ли перед богом иноверцы и люди, не исповедующие христианскую религию?

– Глубокомысленный вопрос, чадо. Священное писание объясняет сей вопрос так: и проклял Ной Сима и Хама, и сказал им, что они вечно будут рабами брата своего и дети их рабами детей Иофетовых. На сынах племени иудейского лежит второе проклятие бога, и нет им спасения, доколе не отрекутся они от еретической веры своей. Людям же христианского происхождения, отошедшим от учения Христа нет прощения ни на том, ни на этом свете.

– Значит, можно бить жидов и татар? – прогудел голос Курочкина.

– Понеже раб покоряется воле господина, он достоин поощрения, но раб, восставший против власти, установленной господом богом, достоин возмездия. Дети мои, враг церкви господней изощряет ум свой в науках, чтобы пошатнуть веру христианскую, но душа человека божия не пойдет по их стопам. Суровая кара да обрушится на врагов церкви христианской. Аминь!

Витиеватая речь священника не помешала усвоить её примитивный смысл. Рафиков и Гринберг были избиты. Виновные не были наказаны.

Невзлюбил священник и Ганю.

На уроке закона божия, когда батюшка рассказывал о причине распри между Каином и Авелем, Ганя спросил:

– Батюшка, а как они зажигали огонь?

– Возносили молитву господу богу, и он посылал им пламя небесное.

– А в учебнике третьего класса написано, что первобытные люди огонь добывали трением.

Священник с рассвирепевшим лицом подошел к Гане, взял за ухо и повел в учительскую.

– Еретик подлый, отцовская закваска антихристова, слову божьему не веришь.

Ухо горело от боли, сознание отказывалось понимать причины батюшкиного гнева и крика инспектора. Батюшка требовал исключения из школы, но Нонна Степановна уговорила священника. Отправляя Ганю в класс, она объясняла ему:

– Христианская вера – понимаешь? Значит надо верить, а огонь первобытные люди добывали трением.

После уроков Ганя зашёл в библиотеку и взял книжку. Она обещала быть интересной. Рисунков было много, и они показывали, как люди тянут по льдинам санки, как бьются они с моржами, стреляют белых медведей, корабли, затёртые льдами с обледеневшими снастями, над кораблём причудливой лентой извивается северное сияние, а вот обледеневшие трупы людей, прислонившиеся к ледяной стене. Ганя заинтересовался. Уселся на подножку вешалки, просмотрел иллюстрации, решил прочесть начало и забыл об окружающем.

Вдруг он услышал звуки рояля. Это была простая задушевная мелодия. Словно в вечерний час мерно звучит звон церковных колоколов. Но это был только фон, на котором переливалась мелодия глубокая человеческая тоска. Эти простые и чудные своей выразительностью звуки захватили Ганю. Он медленно поднялся на второй этаж и заглянул в приоткрытую дверь учительской.

Нонна Степановна играла на рояле. Она сидела спиной к двери, и Ганя решил воспользоваться этим, чтобы постоять и послушать, но она заметила мальчика, который отражался в трюмо, стоявшем напротив неё. Учительница вдруг оборвала игру и повернулась на вращающемся стуле так неожиданно, что Ганя растерялся. Нонна Степановна подозвала его к себе.

– Тебе нравится музыка?

– Да, очень. Особенно вот эта, как будто бы в субботу вечером всё тихо и звучат колокола. Тогда грустно бывает, вот так же, как вам.

– Глупенький, откуда ты взял, что мне грустно? А может, и грустно. Но это неважно. Хочешь, я сыграю тебе весёлую песенку? Ты был на водяной мельнице? Вот слушай: мельница в яркий солнечный день, брызги воды, стук жерновов…

Словно белые чайки, летали руки над клавишами рояля и выхватывали блестящие, как брызги вода, озорные, задорные звуки.

– Хорошо? А ты какую песенку больше всего любишь?

– Я люблю «Зимнюю песенку» Мендельсона.

– Мендельсона?

– Эту… Как сын идёт от матери сестру искать, которую украл злой великан.

– Изволь, сударь…

И вот последний звук, передающий тоску матери, растаял в комнате.

– Нонна Степановна, Вы гимн восходящему солнцу знаете?

– Подожди, откуда ты знаешь про Мендельсона, про «Гимн восходящему солнцу»?

Ганя рассказал о своей дружбе с Яном Веселым и паном Шило.

– О, это замечательное знакомство. Пан Шило – гений музыки. А ты хочешь научиться играть?

– Я? Конечно, но…

– Приходи ко мне сегодня в шесть часов.

Ганя прибежал домой возбуждённый и радостный. Когда он рассказал матери о предложении учительницы, мать подняла голову от стирки, утомлённо поглядела на сына, вытерла руки о передник и, прижав его, поцеловала в голову.

– Дай бог тебе счастья.

Ганя никогда не делил время на часы и минуты, но тут он с нетерпением ждал шести часов. Мать достала чистую праздничную рубашку, тщательно вымыла его, причесала волосы и долго давала наставления о том, как надо вести себя в людях.

Вот на каланче пробило пять часов, и Ганя направился к дому учительницы. Ходьба заняла слишком мало времени, а придти раньше назначенного времени Ганя не решался. Он долго бродил по переулкам, пока не пробило шесть часов, тогда смело подошёл к двери. Дверь оказалась закрытой. Он постучал. Никто не отзывался. Он постучал ещё, потом ещё сильнее. Он хотел уже залезть в палисадник и постучать в окно, но услышал шаги, дверь открыла горничная в белом переднике и кружевном чепчике.

– Ты чего ломишься? Звонить надо.

И она указала на белую фарфоровую ручку.

Вот он вошёл в прихожую. Боже, какая чудная обстановка: пол устлан громадным ковром. Овальный стол покрыт голубой скатертью, в высокой вазе – букет прекрасных цветов, над столом висит большая бронзовая лампа с хрустальными подвесками и громадным абажуром.

Вот распахнулась портьера, и вошла Нонна Степановна. Но какой она стала чудесной! Это была уже не знакомая строгая учительница, а прекрасная женщина в голубом пеньюаре.

– Пришёл? Что же ты так поздно?

– Вы сказали в шесть часов.

– Разве? Да ты просто граф Монте-Кристо.

Нонна Степановна ввела мальчика в гостиную. Это была сказка наяву. Портьеры, картины, мебель, цветы, ковры – всё это складывалось в одну чудесную картину.