Евгений Беляков - В лабиринтах памяти. Студент – это состояние души!

Книга искренняя как исповедь. Я очень ей признателен, что за последние полгода, снова «прожил» описанный период. Благодаря книге я перетряхнул свою память, слежавшуюся полуистлевшим хламом в глубинных запасниках головного мозга. Если бы не книга, воспоминания эти, наверняка, до конца дней моих остались невостребованными.

Минуло шесть лет с тех пор, как я закончил работу над этой книгой. Конечно, глупо называть работой то, что приносит удовольствие, однако будем придерживаться устоявшихся формулировок, таких как «писательский труд», «творческая нива» и пр. Книга явилась моим первым «литературным» опытом, но чего я тогда, в две тысячи десятом, меньше всего мог ожидать, проза вдруг стала моим дополнительным ремеслом.

Последующие несколько лет я писал на заказ. Тексты любой тематики и объемов с каждым новым заказом оттачивали мое «перо». Постепенно совершенствовались познания в «великом и могучем» – столь быстрому обучению обязывали получаемые гонорары. Вот это и есть настоящая работа, но удовольствия, кроме материального удовлетворения она не приносит.

Иногда, особенно в сложных жизненных ситуациях или в моменты усталости я открываю книгу и с удовольствием ее перечитываю, душою возвращаясь в то безоблачное время, когда получалось все и вся, а беспечное осознание, что вся жизнь впереди не оставляло ни малейшего повода для уныния. Что удивительно – она помогает. Возможно «исцеляющий» эффект несет энергетика молодости, скрывающаяся между строк.

Сотни тысяч слов «коммерческих» текстов, а также не одна сотня статей на собственных сайтах значительно обогатили мои познания в русском языке. Поэтому каждое очередное прочтение книги подталкивало к желанию снова взяться за «перо» и устранить, резавшие глаз матереющего писаки, ошибки. Наконец-то я решился привести ее в порядок. В новой редакции будут добавлены воспоминания, не вошедшие в первую книгу, исправлены ошибки и, надеюсь, добавятся размышления.

Маленький, ничем не привлекательный, южный провинциальный городок с романтическим названием Прохладный расположен на степной равнине в нескольких десятках километров от отрогов Большого Кавказского хребта. По одной из легенд своим именем он обязан измученной изнурительной поездкой на Кавказ Екатерине Великой, по другой графу Потемкину. Так это или иначе, но особа, нарекшая поселение, ставшее впоследствии моим родным городом, оказалась очарована прохладой дубрав его окружающих, оказавшихся настоящим оазисом среди знойных степей.

Основной достопримечательностью Прохладного считалась узловая железнодорожная станция, разветвленная инфраструктура которой кормила тысячи горожан (вокзальских), компактно проживавших по обе стороны железнодорожного полотна в районе самой станции и железнодорожного вокзала. Среди них оказались и мой отец, работавший в локомотивном депо и мама – учительница начальных классов одной из двух железнодорожных школ. Нет, в этих школах не учили железнодорожному ремеслу, впрочем, почему они так назывались, меня абсолютно не интересовало.

Я (самый маленький) и моя семья

Младенческий возраст я преодолевал болезненным ребенком, а посему женскую часть моей семьи (маму, тетушку и бабушку) крайне заботило мое здоровье. Этому способствовало ряд причин: дед по отцовской линии болел туберкулезом, мама всю жизнь, сколько я ее помнил, принимала таблетки, а сам я непрерывно хворал простудными заболеваниями, особенно, когда меня отдали в ясли. Но разве мог я в полтора годика объяснить родителям, что меня сажали во время тихого часа на горшок, босиком на голый кафель холодной туалетной комнаты. Ведь я тогда еще не разговаривал. А когда однажды, так и не дозвавшись занятой своими делами нянечки, во время тихого часа я обкакался, та в наказание обмывала меня водой из под крана, от чего было зябко и обидно.

Но больше всего моих опекунов по женской линии радовало, когда я хорошо кушал. Здорового тела должно быть много. Особенно румяненькие щечки и пухленькая попка возбуждали мою тетушку, у которой эстрогены бурлили в крови, выталкивая наружу материнский инстинкт, а своих детей к тому времени еще не родила. Кстати, именно ей я обязан именем Женя.

Отец, наоборот, любыми путями пытался вырвать меня из-под женской опеки, культивировавшей в неустойчивой детской психике комплексы неполноценности и внутренние противоречия. Тетушка хотела, чтобы я обладал розовыми щечками и пухленькой попкой, я же просто нуждался в широких плечах и мускулистых руках. Не думаю, что отец выступал сторонником моих голодовок, просто вопросы сыновнего аппетита не вызывали у него аналогичных эмоций, более важным для нас обоих он считал передать мне иные жизненные навыки, нежели аппетит и любовь к теплой одежде.

Частые рыбалки, походы в лес за грибами или просто многочасовые пешие прогулки для нас с отцом превратились в ритуалы выходного дня. Причем капризы погоды не играли при этом никакой роли. Это давало закалку моему подрастающему организму, хотя постоянно конфликтовало с материнским стремлением создать мне тепличные условия.

Та сфера моей жизни, которая не попадала под неусыпный контроль родителей (друзья детства, улица), так же ориентировались на воспитание моих мужских качеств. В результате чего к шести-семи годам я уже поймал свою первую рыбу и нашел первый гриб, умел разжигать костер и лазать по деревьям, плавать и ездить на взрослом велосипеде «через раму».

Пробовал я с другом детства Сашкой курить окурки, но, несмотря на то, что занятие это, безусловно, существенно взрослило пацанов, большого восторга не вызывало. А еще в детском садике, во время дневного тихого часа, мы обменивались с девочками из нашей группы информацией об анатомических особенностях наших тел, причем в своих действиях мы не видели никаких развратных признаков. Исключительно в познавательных целях.

Вообще в ту пору мне хотелось проводить больше времени в обществе сверстников, где я мог стать и становился таким как все, хотя моя мама стремилась развить во мне черты индивидуальности, заставляя читать книжки. Меня звали друзья с улицы, в то время как я должен был прочесть еще три (!) страницы текста. Схитрить не всегда удавалось, поскольку для возможности контроля, читать приходилось вслух.

Врачей я невзлюбил с детства, поскольку человек в белом халате, скрываясь за наигранной улыбкой и показной приветливостью, в конечном итоге давал мне боль, либо ее ожидание. Когда эскулапы в сговоре с родителями решили меня в пятилетнем возрасте раз и навсегда избавить от ангины, врач иезуитским способом, попросил показать ему горлышко, но «а-а-а-а…» произнести я не успел, рот внезапно наполнился его инструментом и тот молниеносным разящим движением удалил одну гланду. Однако мне все же удалось спасти вторую, намертво сомкнув зубы. Испытывая невероятную боль, плакал я, молча, чтобы не открывать рта.