Виктор Васин - Моя жизнь. Лирические мемуары

Порой для выполнения пособия нужна была глубокая анестезия. Выручала старая добрая… маска Эсмарха, на которую акушерка, под счёт роженицы, капала «благоухающий» этиловый эфир.

Ещё через год я с успехом (при наличии показаний) мог закончить роды кесаревым сечением.

Волею случая, попав со студенческой скамьи сразу на должность ведущего (и единственного) хирурга-гинеколога районного ранга, и за два-три года овладев хваткой всамделишного профессионала, я навсегда отбил у себя охоту – быть где-либо вторым, а, тем более – третьим…

Даже в таком захолустье, где порой казалось, что время в нём течёт медленней, чем за его пределами, а порой даже чудилось, что оно, местное, и вовсе застыло, и не подчиняется законам кружения Земли, – жизнь по-черепашьи, но всё-таки ползла, и кое-какие планы приходили к своему трудному завершению. Районное лечебное учреждение было достроено, и обрело название: Центральной больницы. Почему – Центральной, другой-то на сто вёрст в округе не было?.. Но так именовать её предписывали документы, спущенные сверху областным департаментом здравоохранения.

И в этом был резон: формату «Центральная» полагался и должный штат, и обязательное количество коек, и оснащение всем необходимым (по перечню типового паспорта), и должное транспортное, материальное и финансовое обеспечение. К тому моменту я с удивлением обнаружил (ранее как-то не замечал), что нас, эскулапов, в здешнем заштатном местечке насчитывается более двух десятков; мало того, я убедился, что на всех врачебных вакансиях (и сей факт чрезвычайно радовал), имели честь пребывать исключительно дипломированные доктора, а не как это бывает в медвежьих углах – заматеревший средний медперсонал. Штат был пёстрым, разновеликим, и, по большей части, возрастным. В эту разноликую, разношёрстную, «белохалатную» общину, затесался, мне помнится, и вовсе… Государственный «док» – санитарный.

Прогресс, даже местного масштаба, не зависит, мне мыслится, ни от прихоти, ни от близорукости властей, а всегда подчинён, и подвластен только велению времени. А время требовало: к середине шестидесятых годов века двадцатого – городку пристало иметь мало-мальски приличное лечебное учреждение.

И новоселье состоялось. Да, внешне больница выглядела не броско, приземисто (хотя и была двухэтажной), но от прежнего складского полуподвала отличалась, как булыжник отличается от драгоценного камня. От здания, ещё пустого, пахнущего ядовитодурманящей краской, веяло, пусть ординарной, но всё же цивилизацией: функционировал водопровод (вода бралась из собственной дебитной артезианской скважины); наличествовала канализация (хотя фекалии сливались в залив моря без очистки); корпуса (а их насчитывалось несколько) – отапливались центрально, от собственной котельной; и, наконец, здание было электрифицировано на постоянной основе (к тому времени к городку была подтянута стационарная ЛЭП).

Родильное отделение смотрелось добротно (в моей памяти ещё не потускнела картинка стандартного родильного дома, в котором я отбывал институтскую стажировку), и особых нареканий «сооружение» у меня не вызывало. Отделение имело все необходимые помещения, и даже отдельный (нормативный!) блок с малой и большой операционной.

В соседнем крыле, изолированном от родильных коек, размещалось гинекологическое отделение.

По большому счёту, хоромы и антураж – на «царские» не тянули, но для нормальной работы были вполне приемлемыми. К тому же (по статусу и кадровой оснащённости) – разумелось: отделение предназначается исключительно для физиологичных родов.

Но район был сплошь сельскохозяйственным, участковых больниц насчитывалось более пяти, плюс дюжина фельдшерско-акушерских пунктов, – и как там наблюдались беременные женщины от малых недель до девяти месяцев, можно было только гадать.

При срочных вызовах и выездах на периферию (а мне, по факту, и по долгу службы, – вменялась и такая обязанность) приходилось сталкиваться и с – пре, и с самой эклампсией, – тяжелейшими формами токсикоза второй половины беременности, и с иной, вовремя неразгаданной дородовой патологией.

(Я вынужден включить в текст некоторые малопонятные медицинские термины, хотя знать читающему, что они есть на самом деле, вовсе необязательно). Замечу лишь, что прогноз при развитии подобной патологии – весьма серьёзен, и часто заканчивается выкидышем, внутриутробной гибелью плода, маточными кровотечениями, инвалидностью матери, и даже летальным исходом.

Конечно, в наши дни такой прогноз маловероятен: и медицина другая, и возможности, и дородовое ведение беременных иное.

Но тогда…

Почему к месту выезжал я, а не доставляли (что было бы логичнее) беременную в районное отделение?.. Фельдшер ФАПа наблюдал беременную, как позволяли ему его познания, наработанная практика, и умение – оценивать элементарную объективность: чрезмерный набор веса, асимметрию АД на руках, снижение пульсового АД, отёки, – вроде бы очевидные признаки развития позднего токсикоза, которые он, сельский медработник, обязан увидеть, патронируя будущую мать.

Но то ли познания были не ахти, то ли сопоставлять объективные данные умели не все, но вовремя направить в центр для консультации и ранней госпитализации беременную с такой симптоматикой, – руки, мягко говоря, доходили не у всех, и не всегда.

Собственного транспорта на ФАПе не было, и когда случалась вышеописанная беда, – хватало смекалки, что на «попутке», на высоте приступа, «страждущую» можно не довезти, и легко потерять беременную в дороге.

Выезжал на вызов я с опытной акушеркой, лет пятидесяти, ведущей приём беременных в поликлинике. Она называла себя немкой: её далёкие предки, колонисты, поселились в этих местах якобы ещё при Екатерине. Гиперболизировать проблему не стану: случаи были не частыми, единичными, – но были, и с ними, как бы они не были редки, приходилось считаться. Мне довелось видеть и характерные (перед большим приступом) подёргивания мышц лица, шеи, туловища и конечностей, и истинные тонические судороги, и глубокие обмороки (следствие спазма мозговых сосудов), и парадоксальное безразличие беременной ко всему окружающему, и прикусывание незащищённого языка. Раздумывать: как, что, и почему, было некогда. Факт тяжёлого позднего токсикоза был на лицо, и ты один стоял перед ним, и скидок на твою молодость и неопытность патология делать не позволяла.

Требовалось – знать и уметь.

И умел, и делал. По мысли и навыкам – вполне.

Потерь беременных при выездах на такие ситуации не случалось, – то ли везло, то ли и в самом деле знал, что следовало при подобной патологии экстренно предпринимать, и в каком (возможном, для меня!) объёме оказывать необходимую помощь.