Виктор Васин - Моя жизнь. Лирические мемуары

Команда – семья, а в семье, как известно, не бывает – без урода.

Характеристики и анкетные данные – бумаги, и через них в душу каждого не заглянешь. И каков бы фильтр органов не был тщательным, в команды всё же просачивались и фарцовщики, и лица, склонные к контрабанде, и спекулянты, тяготеющие к валютным махинациям.

Надо заметить, что в те времена все торговые суда ходили под флагом СССР, и не как бы, а всамделишно именовались частью! его суверенной территории, и, стало быть, обладали определённым иммунитетом в нейтральных водах и в иностранных портах. А, посему, капитан (и вкупе с ним – первый помощник), являясь в море, и на стоянках в чужих портах, послами Союза, обладали правом ареста, наказания, и отлучения от должности провинившегося члена команды, с последующим списанием (по приходу в домашний порт) изгоя на берег.

Были и другие права, которых, ввиду их вторичности, я касаться не буду.

Так вкратце, спустя почти сорок лет вглядываясь в позитивы, оставшиеся в памяти, я подаю и букву, и дух моего штатного торгового судна, на котором, за почти трёхгодичное «хождение за три моря», с его постоянно меняющейся командой, я посетил страны.

Грузы, что возил сухогруз, были навалочными, мягкими, твёрдыми, насыпными, неразделёнными, разнорудными, металлоломными, и штучными. От вида груза зависело пребывание судна по времени в портах разгрузки.

При долгих стоянках (если груз был штучным) – в таких портах как Пирей, Чивитавеккья, Руан, Александрия, Антверпен, Триполи, Касабланка – практиковалось поездки в близлежащие от этих портов столицы: Афины, Рим, Париж, Каир, Брюссель, Амстердам, Дамаск, Рабат.

И роль первого помощника была в таких случаях первостепенной: он ведал так называемым культфондом – небольшой суммой валюты, отпускаемой государством на команду для платного приобщения её членов к духовным реликвиям посещаемых столиц, то бишь – к музеям, архитектурным ансамблям, и историческим спортивным сооружениям.

Вне столиц, в обычных портах, при сходе на берег «сообществ» (из трёх человек), старшему группы валюта выдавалась на руки. Что можно было за эти крохи? – сходить в кино, купить одну на всех колу, пепси, либо каждому – по мороженному.

Но, если учесть, что «хождение» в портовых городах было относительно свободным, а выбор фильмов произвольным, не трудно догадаться – какие полузапретные? кинотеатры (с демонстрируемыми в них «духовно-вредоносными» кинолентами) посещались «вольноотпущенными» тройками, порой щедро доплачивающими за билеты уже собственные валютные средства.

Знал ли о подобных «крамолах» первый помощник? Думаю, знал. И не только о них. Но молчал, или делал вид, что не замечает.

«Политсмотрящий» понимал, что подобные «вольности» вполне могли иметь место и на его судне, но, как факт, «помпу» (так его величали на сухогрузе) прецеденты с посещением членами команды заморских «злачных» мест – заботили мало.

Куда больше его волновали другие вещи: холодное и огнестрельное оружие, наркотики, и тайный ввоз в Союз незадекларированной валюты. И до дрожи в коленках его терзали сомнения: надёжно ли спрятаны (если они есть) запретные вещи, и смогут ли их обнаружить в родном порту – пограничная и таможенная службы.

«Помпа» трезво отдавал себе отчёт: от того, на что потянут (если найдут!) обнаруженные вещи, и будет зависеть и его дальнейшая карьерная судьба.

Конечным пунктом первого рейса значился один из портов Италии, кажется – Бари. Везли сталь, скатанную в многотонные округлые бухты. Сталь выглядела солидно – свеже-блестящей, добротной, толстопрокатной, видимо, предназначенной для изготовления особых нефтегазовых труб.

Уходя в первый рейс, я, помнится, полюбопытствовал, что везём, и для какой цели. Позже интересовался лишь куда идём, дабы иметь хотя бы смутное представление об эпидемической обстановке в стране, в которую сухогрузу и наряжалось доставить упрятанный в его трюмные ёмкости груз.

И уже в рейсе начальник радиостанции в плановом порядке вручал мне циркуляр санэпидстанции порта приписки, – циркуляр, документально подтверждающий (либо отрицающий) мои предположения об эпидобстановке в означенной стране прибытия, после чего директивные предписания служебного циркуляра становились обязательными для исполнения…

Старший помощник (а это было время его вахты), по внутреннему телефону басом пророкотал: «Босфор будем проходить ранним утром. Советую взглянуть на пролив своим, покуда незамылившимся глазам. Первое впечатление часто бывает особенным, и остаётся в памяти навсегда. Потом, видя пролив в десятый либо в сотый раз, многое будет казаться скучным. Но в первый раз – трогает. Сужу по себе. Так что – не проспи».

…Старший помощник, с которым я проплавал полный год (потом, за какие-то неизвестные мне грехи, его списали на берег), был с первых дней знакомства ко мне добр и внимателен. К тому же, по части санитарии, закупок продуктов, и содержания камбуза, – на судне я напрямую подчинялся ему.

Отношения были не столько дружескими, сколько ровными: я знал, кто он, он понимал, кто я, и зачем я нужен команде…

Босфор – пролив, разделяющий Европу и Азию. Заглянув до этого в лоции штурманов, я узнал, что длина этого узкого водного пространства меж двумя материками, – около тридцати километров, ширина не более двух, а глубина на фарватере составляет всего-то двадцать метров. Но пролив позволял выйти из Чёрного моря в Средиземное, и далее – в океан. За безусловное право прохода Российская империя, а затем и Союз, заплатили в своё время немалую цену. Но пролив того стоил. Суда, запертые в Чёрном море, как в консервной банке, статуса судов торгового флота океанского размаха обрести бы никогда не смогли…

В тот день, взяв лоцмана, судно не спеша входило в пролив. Я не стал подниматься на мостик, и, перемещаясь по наружной палубе с левого борта на правый, всматривался поочерёдно то в европейскую, то в азиатскую части Стамбула. Над проливом в то раннее утро висела розоватая, туманная дымка, не очень густая, и там, где просматривались разрывы, взору открывались странные бесформенные восточные постройки, каскадом сползающие к обрезу воды. По обеим сторонам торчали минареты, шпилями своих башенок упирающиеся в высокое небо. Тогда мне даже чудилось, будто я слышу крики муэдзинов, зовущих мусульман на утреннюю молитву. Неожиданно, когда судно преодолело добрую половину пролива, из тумана выплыл вантовый автомобильный мост. Его седло в нижней своей части огромной дугой нависало над Босфором, а опирающиеся на берега высоченные стальные мачты своими верхушками тонули где-то в заоблачном мареве. Мост-красавец, мне показавшийся тогда если не чудом, то уж точно редкостной, удивительной диковинкой, поразившей меня совершенством инженерной мысли. Теперь под Босфором прокопали туннель (глубина-то пролива не более двадцати метров), по которому бегают поезда из Азии в Европу, и обратно. То-то будет завтра…