Валентин Жуков - Узники Ладемюле, или 597 дней неволи

Среди прибывших на обмолот был и наш учитель математики – Иван Анисимович Терещенков, не призванный в действующую армию по болезни. Весть о моем поединке с немецким ездовым сразу же разнеслась по деревне, а тут все увидели результаты сражения на моей физиономии. Учитель встретил меня словами: «Нечего было лезть на рожон. Плетью обуха не перешибешь!». Спустя некоторое время он вступил в полицию, но прослужил в ней недолго. Однажды ночью его подняли из теплой постели от молодой жены, с которой он перед войной сочетался гражданским браком, и увезли в лес, где он получил свои 9 грамм в сердце, оставив юную жену – десятиклассницу Дарью Соловьеву – молодой вдовой. Справедливый суд над ним свершился в мае 1942 года, когда в деснянских лесах формировались партизанские отряды, одним из которых командовал бывший кадровый военный Валентин Бабуров. Его отряд действовал в районе деревень Богдановка и Поляковка, которые находились по берегам реки Десны. Оттуда отряд совершал смелые рейды, нападая на немецкие гарнизоны, отведенные на отдых немецкие части.

На оккупированной территории немцы пытались укрепить свое господство с помощью изменников-полицаев, которые не за страх, а за совесть, верно, как овчарки служили новым господам. Одновременно немецкие власти подбирали для себя бургомистров, старост, которые должны были помогать им устанавливать новый порядок. В приказах германского командования в оккупированных областях объявлено, что колхозное и государственное имущество и ценности не подлежат никакому разделу. Колхозники и рабочие совхозов превращаются по существу в рабочую силу под надзором и руководством германских военных властей.

Как в гражданскую войну, так и в Отечественную, разделившую даже близких родственников, одни были на стороне фашистской Германии, другие защищали страну, в которой судьбою было начертано жить и работать.

Так, в деревне Костыри старостой был назначен бывший колхозный бригадир – Савостин Капитон Маркович, в то время как его сын Сергей был призван на фронт по окончанию десятилетки. По приказу немцев он назначал хозяйства, которые должны были снабжать немецкие части говядиной, отдавая свою кормилицу на полевую кухню. А бывало и так, что в ночное время ему наносили визит придеснянские партизаны, увозили его в лес и под страхом расстрела приказывали снабжать мясом не только немцев.

Немцы также играли на религиозных чувствах верующих, открыв церкви и разрешив отправлять церковную службу. Незнамо откуда появились самозванцы священнослужители, которые забыли молитвы.

Наша деревенская церковь была построена из добротных сосновых бревен и во время антирелигиозной вакханалии в тридцать шестом году разобрана и вывезена в город Рославль, где превратилась в шпагатную фабрику на окраине города. А в деревне жил горбатый портной-самоучка Иона Марченков, который вдруг ударился в религию и объявил свою хату церковью. Где мог, достал старинного письма иконы и начал отправлять службы в своей избе, взывая к своим прихожанам гнусавым голосом молитвы. Сын же его Алексей после окончания десятилетки уже в первые дни войны был призван в действующую армию. Иона часто жаловался соседям: «Леска, Леска. Ну, как там ему на фронте, моему Леске!».

Суровой зимой 1942 года, когда ртутный столбик опускался на отметку -35° С, немцы собрали молодежь и стариков и под конвоем направили их к месту боевых действий. Трупы убитых и окоченевших на морозе солдат нужно было убрать, уложить в сани, отвезти в тыл и там похоронить под березовыми крестами. Вернувшись домой, ребята рассказали нам любопытную историю. Им приходилось вытаскивать трупы солдат прямо из окопов и траншей, где они замерзли стоя с карабином в руках, держа указательный палец на спусковом крючке, не успев сделать выстрел в сторону позиций русских. Вот такой печальный конец нашли многие оккупанты на нашей земле.

Случилось так, что волею судьбы наш учитель физики, усердно расхваливавший на уроках умственные способности немецкой нации и многозначительно указующий перстом кверху, немецкими оккупантами был назначен начальником районной полиции. И вот уже весной сорок второго года с инспекторской проверкой он объезжал все полицейские отряды подведомственного ему района, контролируя участки, чтобы убедиться, верно ли служат его подчиненные новой власти, преданны ли они третьему рейху. Нерадивых наказывал, усердных поощрял, используя власть и полномочия. Когда я с крыльца своего дома увидел его гордо восседающим на породистом вороном коне в кожаной куртке на молнии, красной повязкой на рукаве и прочими регалиями, то не поверил своим глазам. Под ним было добротное светло-коричневое кожаное седло немецкой работы и добрый конь, скорее всего орловской породы. Протез его на правой ноге был скрыт высокими офицерскими сапогами. Во всем его облике было нечто торжественное, что возвышало его над простыми смертными. Перед ним трепетали рядовые полицейские чины – обращались к нему, называя господином Филипповым или господином начальником, а то и вовсе Его превосходительством. Невозможно было узнать в этом человеке скромного сельского учителя. Невольно приходили мысли о давних связях учителя с оккупантами. Мне верится, что он не избежал справедливого возмездия за безупречную службу новым хозяевам.

В суровую зиму 1942 года тяжело было русским военнопленным. У них не было верхней одежды, обуви и крыши над головой. Они не получали никакой пищи. Сердобольные крестьянки из ближайших деревень приносили из своих скудных запасов, кто что мог – хлеб, вареную картошку, хлебные сухари и т. д. Нечеловеческие условия, голод, холод, отсутствие элементарной медицинской помощи заставляли узников совершать побеги, что было связано с огромным риском. Часто доведенные до отчаяния, они бросались на колючую проволоку, которой был обнесен лагерь, и здесь находили свою смерть. Те же, кому удавалось бежать из этого проклятого места, находили себе приют в ближайших деревнях, где, собравшись в группы, создавали партизанские отряды.

Хорошо помню, как однажды весной, а вернее 2 мая 1942 года, партизанский отряд под командованием Ивана Ивановича Грачева вошел в нашу деревню. Из вооружения у партизан были винтовки русского образца и немецкие автоматы. У некоторых были ручные, гранаты ручные пулеметы Дегтярева. Они окопались на окраине деревенского кладбища в ожидании немцев, размещались в соседней деревне Красники. Оттуда из воинской части отправились двое солдат – один нес за плечами армейский термос для сбора молока, второй – бельевую корзину для сбора трофейных яиц. Все трое направились для добычи трофеев прямо к нашей деревне. Подпустив их на расстояние выстрела, партизаны уложили их из ручного пулемета. Они упали в глубокую колею, проделанную в мягкой болотистой почве колесами трайлера. Партизаны сняли с них форму, забрали автоматы и в срочном порядке отбыли в деревню Будка, где располагался штаб и отряд партизан. Выстрелы из пулемета были отчетливо слышны в гарнизоне, и командование, будучи уверенными, что партизаны находятся в деревне, решило отправить автоматчиков для расправы с ними. По правилам военной тактики 60 солдат быстро окружили деревню, но, зайдя в нее, партизан не обнаружили. Все население села было собрано на центральной улице, а это были старики, женщины и подростки. Немцы расстреливали мужчин. Среди них был инвалид – деревенский портной, взявший на себя добровольно обязанность отправлять церковную службу. Солдат выпустил очередь из автомата прямо ему в лицо, и он упал, а потом поднялся на колени и перекрестился (по словам очевидца), и тут его настигла вторая очередь. Был среди мужчин и поступивший к немцам на службу полицейским Макар Иванов, дочь которого была моей одноклассницей. Она пыталась уговорить немецкого солдата не стрелять в ее отца: «Он ваш. Он полицай!» Но немец был неумолим и, оттолкнув ее стволом автомата, выстрелил в упор, воскликнув: «Найн полицай! Партизан! Бандит!» В этот день пали жертвой девять жителей деревни, ни в чем не повинных людей. Над опустевшими деревенскими хатами стоял плач, проклятия зверям в человеческом облике. Чтобы по христианскому обычаю похоронить убитых, нужно было заготовить гробы, а мужчин в селе не осталось, и их предали земле завернутыми в простыни и холстину. Некоторых похоронили в могилах родственников.