Анатолий Горшков - Приказано: выстоять!

Все ощутимей слышалось дыхание войны. Над городом появились первые самолеты с фашистской свастикой на крыльях и фюзеляже. Тревожный вой сирен, белые облачка зенитных разрывов, звон осколков по мостовым… К этому стали привыкать, как привыкли к нескончаемому потоку машин, идущих на фронт с военным имуществом, к эшелонам с эвакуированными, к дежурствам на крышах, к бумажным полоскам на окнах…

Я приехал с Косой Горы, забежал на несколько минут в управление, позвонил второму секретарю обкома партии А. В. Калиновскому. А он вместо приветствия сказал:

– Вот и Тула тронулась в дорогу. Заводы эвакуируются…

– Как? – спросил я удивленно. – Все заводы?

– Все.

– А люди? Бойцы?

– Кто нужен в тылу, те уедут, таков приказ.

– У нас на оружейном один из лучших батальонов, – злость закипала во мне. – Триста готовых солдат.

– Уедут, – жестко прервал меня Калиновский, – в тылу специалисты нужны. Все я понимаю, Анатолий, да что делать?

– Сейчас же еду к оружейникам, – сказал я.

– Поезжай… Да не вздумай там агитацию разводить. В райкомах партии и так отбоя нет от желающих остаться.

Весть об эвакуации не укладывалась в сознании. Идя по заводу, я узнавал и не узнавал его. Через пролом в стене вошел в один из цехов. Тихо, пусто, фундаменты для станков сиротливо серели обнаженным бетоном. За стеной прошел тяжело груженный эшелон, и земля глухо дрогнула под ногами.

Командира истребительного батальона ТОЗа я нашел в кузнечном цехе. Здесь снимали и грузили на платформы тяжелые, неуклюжие машины. Он распоряжался погрузкой.

– Вот, Петрович, дожил, – сказал мне туляк. – Своими руками сердце у Тулы вырываю, понял? Вот этими, – он протянул мне две ладони, укоризненно, словно я был в этом виноват, глядя на меня.

Я отвел глаза.

– Слушай, – он вдруг ухватил меня за рукав и потащил в сторону. – Замолви за меня словечко. На кой ляд мне эта «бронь»!.. – командир заискивающе заглядывал мне в глаза. – Я здесь пригожусь! Куда я из Тулы?

– Не могу, – сказал я. – Слово дал, что просить не буду ни за кого.

Тот обиженно глянул на меня, потом, увидев что-то за моей спиной, закричал:

– Куда прешь? Думаешь, уезжаем, так давай, рушь подряд?! – он двинул меня плечом, оттеснив в сторону и ни слова не сказав больше, продолжал кричать крановщику. – Этот цех еще пригодится. Понял?

…С завода мне пришлось уходить так, чтобы поменьше встречать знакомых. У многих на устах была одна просьба: «Оставьте в Туле».

Больше на заводы я в дни эвакуации не ходил, но с теми, кто уезжал, избежать встречи не всегда удавалось. Меня находили в управлении, в райкомах, в гостинице, на стрельбищах… Приходили коммунисты, беспартийные, комсомольцы, старики и совсем молодые ребята. «Оставьте в Туле!», «Помогите избавиться от “брони”», «Хочу разделить судьбу Тулы», – просьбы не отличались разнообразием, но каждая из них была признанием в любви родному городу. Скрепя сердце, объяснял, уговаривал, приказывал, и все же многие уезжали с чувством горечи и недоумения: «Почему в тыл отправляют меня?»

Эшелоны уходили один за другим на восток, увозя оборудование, семьи туляков, самих рабочих. Для меня та потеря была тягостна вдвойне – уезжали хорошо обученные военному делу люди. Приходилось многое начинать заново: формировать отряды, назначать командиров, проводить занятия, инструктировать тех, кто впервые нес боевое дежурство… А фашист рвался вперед, не оставляя нам на это времени.

Шел шумный хлопотливый октябрь. Но еще раньше, 30 сентября, ударом по левому крылу Брянского фронта в районе Шостки танки Гудериана начали наступление на Москву с юга.

3 октября пал Орел. События развивались стремительно. И вот – вызов в обком партии. Жаворонков поздоровался, коротко обрисовал сложившуюся обстановку и протянул мне лист бумаги.

– Читай. Это выписка из постановления бюро.

В нем предписывалось группе истребительных батальонов – Косогорскому, Ленинскому, Сталиногорскому, Железнодорожному, Иваньковскому, Мордвесскому, строительно-монтажного треста, завода НКПС и оружейного – общей численностью более тысячи человек, прикрыть Орловское шоссе на направлении возможного прорыва противника. Руководство возлагалось на меня. Дата выезда – сегодня, 4 октября 1941 года.

– Ваша задача – создать линию обороны в районе Плавска и Черни, а главное – не дать возможности фашистским автоматчикам и мотоциклистам просочиться в наш тыл. Паники вы не должны допускать, ясно? – Жаворонков медленно ходил по кабинету, изредка посматривая на меня. – Сеять панику– это их излюбленный прием. Крупных сил здесь у противника не должно быть, но диверсанты наверняка появятся. Уничтожайте эту падаль. И еще одно – нельзя добро свое врагу оставлять. Приедете на место, доложите, как там и что. Много неясного с эвакуацией хлеба, заводов, скота. Все, что можно, – спасать! Нельзя спасти – уничтожайте! Понятно?

– Так точно, – ответил я.

– Ну, удачи вам, – Жаворонков сжал мои плечи и легонько подтолкнул к двери. – Не подведи, Анатолий.

Я молча вышел из кабинета.

…Оставшееся время ушло на сборы к отъезду. Забежал в гостиницу. Написал коротенькое письмо домой, сменил одежду и – на Московский вокзал. Эшелон теплушек стоял в тупике. В последний вагон погрузили боеприпасы, оружие, продукты, и в 20 часов нам открыли семафор. В Плавск прибыли глубокой ночью. Выгрузились. Осмотрелись. Я понимал, что люди устали, и потому первое, что нужно сделать, – устроиться на ночлег. С начальником райотдела милиции мы решили расположить людей в кинотеатре.

Не хотелось распылять бойцов по квартирам – слишком напряженная обстановка, и все должны находиться рядом.

Едва небо стало сереть на востоке, я уже был на ногах. Вскоре в райотдел милиции на совещание пришли все командиры батальонов. Приказ был короткий: каждому батальону выделялся участок обороны, его нужно укрепить, отрыть окопы, ходы сообщения, поставить, где возможно, проволочные заграждения.

Зазвонил телефон.

– Из райкома, – протянул мне трубку начальник райотдела милиции.

– С вами говорит секретарь райкома. У нас серьезные трудности с эвакуацией оборудования завода «Смычка». Одна надежда на вас. Так мне сказали и в обкоме партии.

– Сколько нужно людей? – спросил я.

– Много. Разрушены бомбежкой подъездные пути, все путевое хозяйство. Железнодорожники не спят уже четвертые сутки.

– Сто пятьдесят человек на ремонт путей, двести – на погрузку оборудования. Хватит?

– Думаю, да.

– Куда должны прибыть бойцы?

– К райкому.

Треть бойцов ушла рыть окопы, треть – к заводу «Смычка», остальные, как выяснилось, совсем не обученные военному делу, были направлены в помещение школы для знакомства с азами боевой науки. Там мы организовали краткосрочные курсы.