Анатолий Горшков - Приказано: выстоять!

– Прямо с паровоза, – объяснил он, – ремонт заканчиваем. Мои ребята вернулись из разведки. В Федоровском свиносовхозе свиньи брошены, а начальство уехало в Тулу. Две свинарки там остались.

– Далеко это? – спросил я.

– Километров семь. Коротков там с бойцами для охраны остался, связных прислал. Что делать будем?

– Ты, Иван Дмитриевич, иди умойся и приходи. Что-нибудь придумаем.

– И еще одно, – продолжал Васильев. – На спиртзаводе стоят две цистерны со спиртом. Целехонькие, неначатые. Как бы не прознали наши орлы. Своим-то я запретил о них говорить.

– Выставить охрану. Потом со спиртом решим. Васильев ушел.

– Когда-нибудь ты свиньями занимался? – спросил я Аникушина.

– Откуда? – удивился тот. – Не знаю, с какого бока подойти к ним.

Вернулся Васильев.

– Вот что, Иван Дмитриевич, – я взял карту Тульской области. – Снимай своих людей с погрузки зерна, – работы тут немного осталось, – и займитесь хрюшками. Кстати, сколько их там?

– Шесть тысяч с лишним.

– Будем эвакуировать в Тулу.

Утром был в Федоровском. Ночью удалось связаться с обкомом партии, в Плавск тут же пошла телефонограмма о выделении вагонов под перевозку свиней. Такой щедрости не ожидал. Полным ходом шла эвакуация заводов, и каждый вагон был на вес золота. Однако Васильева я застал в Федоровском хмурым и озабоченным.

– Вагонов в Плавске на все это добро, – он кивнул в сторону огромного загона, где после кормежки тихо лежали свиньи, – не хватит. Говорил с начальником станции. Четыре тысячи увезут, а здесь шесть тысяч триста. Вчера пересчитали…

– Надо добывать вагоны, – сказал я.

– В Плавске, – сказал Коротков, вынырнувший из-за спины Васильева, – я все обшарил. Нет вагонов. Как бы и те, что дали, не забрали. Там ребят сторожить оставил…

– Поехали в Плавск, – кивнул я шоферу. – А ты, Иван Дмитриевич, далеко от телефона не отходи. Через час позвоню.

Странно было ехать по проселочной дороге, где не видно ни одного следа от машины или телеги. Тысячи копыт перетолкли пыль, и она осела толстым слоем на кустарниках, на листьях деревьев.

Километров через пять мы догнали шестерых бойцов из отряда НКПС, которые гнали свиней.

– Кто старший? – окликнул я.

– Командир взвода Липатов, – подошел и представился один из бойцов.

– Трудно с ними? – кивнул я в сторону стада.

– Сам удивляюсь, товарищ капитан, – Липатов развел недоуменно руками. – Ну до чего дисциплинированные животные! Идут, как в строю. Мы за ними едва поспеваем.

Первый по-настоящему осенний туман укрывал землю. Еще гуще был он в Плавске. «Повезло», – подумал я. Авиацию туман придавил к земле.

…Вагонов не было. Когда я вошел, Иванилов сидел у начальника станции, положив перед собой на стол пистолет, и, насупившись, глядел на серого от усталости человека в железнодорожной форме. Иванилов повернул голову, узнал меня, встал.

– Вот, сижу второй час. Не дает вагонов.

– Ну, застрели меня, мил человек, – начальник прижал руки к груди, – откуда я возьму вагоны?! Тут черт знает, что творится, а вы со свиньями, – вскипел железнодорожник. – Куда я ваших свиней вклинивать буду? Ни одного «окна». Дорога перегружена, бомбежки!

– Пошли, Иванилов, – сказал я и вышел из кабинета.

Мы прошли через станцию, забитую составами с беженцами, ранеными, эвакуированным оборудованием.

– Только бы туман не рассеялся, а то здесь такую кашу устроят, – Иванилов озабоченно глянул в небо.

– Вот что, Василий, – сказал я ему. – Придется остальных свиней гнать своим ходом.

– Ты что? – тот даже остановился. – Сорок километров?

– У тебя есть другой вариант? – Иванилов молчал. – Звони Васильеву, он ждет. И еще ветврача хоть из-под земли, но достать надо. А я проверю, как там дела у нашей доблестной обороны.

Я знал, что бойцы, оставленные на линии обороны, не сидели сложа руки, но сделали они больше, чем можно было ожидать. Окопы отрыты в полный профиль, на танкоопасных направлениях поставлены «ежи», вырыты противотанковые рвы. Там, где удалось найти колючую проволоку, поставлены заграждения. Дело не обошлось, конечно, без помощи местных жителей и тех, кто был прислан на рытье окопов. «Да, зацепиться здесь можно», – решили мы.

К вечеру стали подтягиваться в Плавск из Горбачева те, кто был на погрузке зерна. 20 эшелонов ушли в тыл с тульским зерном, и все же кое-что вывезти не удалось – фашисты разбомбили станцию и путевое хозяйство, а восстановить своими силами мы не могли. Пришлось поджечь зерно и уходить.

– Пришел за распоряжением, что со спиртом делать, – Васильев вопросительно глянул на меня. – Люди у телефона ждут.

– Охрану снять. А спирт… Пусть на землю сольют, – и я уловил вздох сожаления у всех, кто слышал наш разговор.

– Жалко такое добро в землю, – сказал Васильев. – Может, хоть в канистры набрать?

– Набери, если найдешь. И передай в сандружины.

– Ясно. И еще вопрос. По слухам, где-то недалеко самолет упал, но чей, никто не знает. Может, найти?

– Давай. Только быстро. Возьми машину и бойцов человек тридцать. Прочешите лес.

Самолет оказался нашим истребителем. Отказал мотор, и летчик совершил вынужденную посадку на вспаханное поле. Сам он не пострадал, а машина перевернулась. Когда подъехали бойцы с Васильевым, там уже стояла машина техпомощи. Общими усилиями перевернули истребитель, и он встал на шасси. Техники поблагодарили наших товарищей за помощь, которая пришла вовремя…

Но «зацепиться» нам у Плавска и Черни не пришлось. 15 октября был получен приказ всем истребительным батальонам отойти в Тулу. В Плавск за нами пришел эшелон. Туда же подтянулись все подразделения, разбросанные на возможных направлениях ударов врага. Однако встретиться с ним наш черед не настал. Весь день 16 октября мы были в дороге.

Бомбежки, бомбежки, бомбежки… Чем ближе подходила к нашим врагам линия фронта, тем ожесточенней они становились, тем чаще звучала команда «воздух».

– А у эвакуированных и команду-то некому подавать было, – говорит политрук роты железнодорожников Тюрин. Он едет в нашем вагоне. Все эти дни он со своими бойцами восстанавливал разрушенное полотно, путевое хозяйство. – Женщины хватают детишек да в кювет и в лес. А то и в чистое поле. А они, гады, из пулеметов по ним…

Тюрин замолчал, глядя в окно. Молчали и мы.

– Вот и сейчас место проезжать будем, – привстал вдруг политрук. – Детдомовцев разбомбили. Два прямых попадания. Пацаны-то даже из вагонов не успели выскочить… Маленькие такие лежали, будто уснули… А многих – в клочья разнесло. Подъем пути здесь. Машинист снижает скорость. Вот и подстерегли…

Наш эшелон пошел медленней, тяжелей.

– Вот она, их братская могила, – сказал Тюрин, и я увидел свежий холм земли между двумя обгоревшими вагонами. На крыше одного из них угадывался красный крест.