Илларион Толконюк - Раны заживают медленно. Записки штабного офицера

Это противоречило здравому смыслу и элементарной логике. Во-первых, самолеты вторглись со стороны Германии. Этот факт не мог быть незамеченным. Как могло германское руководство позволить англичанам использовать свое воздушное пространство для осуществления военной акции, провоцирующей войну Советского Союза против Германии? Почему Германия должна быть заинтересована в такой провокации?

А может, это следствие какого-то сговора Англии с Германией против нашей страны? Ведь это ягоды одного капиталистического поля, равно враждебного нам. Но подготовка такого мероприятия не могла пройти незамеченной. Это не делается мановением палочки. Во-вторых, установить истину сразу же после нападения не представляет никакого труда. Типы английских и немецких самолетов хорошо известны, и распознать их легче легкого. Кроме того, несколько самолетов могло быть сбито. Некоторые летчики в этом случае неизбежно должны попасть в плен – и все бы прояснилось. Зачем гадать? В-третьих, неужели англичане, разрушив ряд наших городов и убив наших людей, могли полагать, что им это преступление могло быть прощено советским правительством и Советский Союз вступит в войну с Германией на их стороне? Бессмысленно и наивно!

Мысли путались. Верить в английскую провокацию казалось противоестественным. Не могло быть сомнения, что напала Германия, и, наверное, не только с воздуха. Это ясно как божий день. Но для чего такая нелепая информация? Всякое действие предполагает какую-то определенную цель. Какой смысл заводить людей в заблуждение? От напряжения и досады болел мозг.

Брожение мысли прервал телефонный звонок из Политуправления: приглашали к радиоприемнику для слушания выступления В.М. Молотова. Эта весть как-то обрадовала, будет внесена ясность! Из кабинета я уходить не мог, ожидая указаний командования. Включил радиоприемник СВД-9, стоявший тут же на столике, и стал ждать.

Вслед за позывными радиостанции Коминтерна диктор объявил, что работают все радиостанции Советского Союза. Будет выступать товарищ Молотов с важным сообщением. Время идет, а Молотов не выступает; его выступление оттягивалось. Ровно в 12 часов выступление началось. В речи Молотова чувствовались взволнованность, озабоченность, возмущение и тревога. Оратор заметнее обычного заикался. С исчерпывающей ясностью он сообщил, что Германия вероломно, без объявления войны, не предъявив советскому правительству никаких претензий, напала на нашу страну, нарушив договор о ненападении. Была высказана уверенность в нашей окончательной победе и упомянуто об ответственности, которую взяло на себя германское правительство. Война началась.

Случилось то, чего мы не хотели. Однако было бы извращением истины, если сказать, что наши люди боялись назревавшей войны: одно дело не хотеть, а другое – бояться. Боязни, да еще в такой степени, как иной раз изображается в литературе, – будто вся страна заливалась слезами от страха и горя, узнав о начале войны, не было. Ничего подобного не наблюдалось и быть не могло. Всюду чувствовалось суровое спокойствие и уверенность в победе. Война бушевала далеко на западе, и ее грохот пока не потрясал землю Северного Кавказа, составлявшего глубокий тыл.

Представление отдаленности военных действий стало меняться, когда мне была поставлена задача разработать план прикрытия черноморского побережья от Таманского полуострова до Поти, использовав одну стрелковую дивизию и общевойсковое военное училище. Я был уверен, что побережью ничто не угрожает и эта предусмотрительность возникла просто на всякий случай. В оперативном плане округа такое мероприятие предусмотрено не было, силы и средства для этой цели не выделялись, рекогносцировки не проводились, и в учебном порядке такая задача не прорабатывалась. Как могут немцы угрожать нашему черноморскому побережью?

К тому же мы собирались воевать на неприятельской территории, и, видимо, поэтому не разрабатывался план обороны Кавказа – бродило в голове. Но сам факт бомбардировки противником советских городов поколебал такую уверенность. Вот как начинаются войны! Вспомнились слова академических остряков, говоривших, что, если даже разработать сто вариантов плана ведения войны, все равно воевать придется по сто первому варианту, то есть непредусмотренному. На практике эта шутка оказалась недалекой от правды. Приказ есть приказ – и я приступил к делу совместно с представителями родов войск и служб.

Фронт обороны побережья в границах округа от Керченского пролива с городом Темрюк на правом фланге до Поти – на левом тянулся на сотни километров. Оперативно-тактические нормы для таких сил, как одна дивизия и училище, не укладывались ни в какие рамки и не могли быть применены даже приблизительно. Положения Полевого устава оказались неприемлемым. Пришлось ломать голову и импровизировать по-своему. С учетом выделенных сил я разделил по карте между дивизией и училищем фронт прикрытия, затем нарезал участки полкам, батальонам, ротам и взводам. Получалось так, что если растянуть все войска, с учетом подразделений пограничных войск, в одну линию, то и тогда не могло быть организовано не только сплошного огня, но и обзора. Даже наблюдение за всем побережьем создать оказалось немыслимым. Рельеф местности и имеющиеся дороги позволяли движение вдоль берега почти на всем протяжении, за исключением отдельных мест. В то же время горы не позволяли маневрировать подразделениями, выделяемыми в резерв, по фронту в глубине.

Учтя протяженность фронта, характер местности и наличные силы и произведя необходимые измерения и расчеты, я изобразил на карте систему прикрытия, не отвечающую никаким требованиям. Стрелковое отделение у меня составляло первичную боевую единицу. Пришлось определить каждому отделению отрезок побережья протяженностью по фронту 15–20 километров. В пределах этого отрезка отделение должно было патрулировать, передвигаясь вдоль берега пешим порядком. Где позволяли условия местности, намечалось расположить в глубине небольшие маневренные группы в качестве подвижного резерва. В наиболее вероятных местах для высадки морских десантов предусматривалось расположить артиллерийские подразделения из нескольких орудий. План требовалось окончательно согласовать с пограничниками и моряками на более высоком уровне, так как их представители, работавшие со мной с самого начала, не были вправе принимать окончательных решений. При докладе проекта плана я попросил разрешения пригласить представителей командования округа погранвойск и флота. Бегло просмотрев мое творчество, начальник не забраковал его, но и не высказал одобрения; представителей командования пограничников и флота вызывать пока не разрешил. Он оставил план у себя и поручил мне другую работу. Я так и не узнал, проводился ли в жизнь хоть в какой-то степени этот план. Мне тогда показалось, что интерес к нему остыл. Наверное, возник другой, более основательный план обороны Кавказа, решаемый на более высоком уровне.