Андрей Рябоконь - К звёздам за артишоками! (сборник)

Вдруг мини-НЛО резво подпрыгнуло над столом и, как-то странно привзвизгнув, чего меньше всего можно было ожидать от технического приспособления, взмыло в небо, стремительно протаранив одну из веток.

Изрубленные в салат листья грустно закружились на опустевший ствол и открытые рты свидетелей происшествия.

– Блин… – прохрипел потрясённый полётом чашки лентяй Гаврилов.

– М-да, – сказал, повернувшись к изобретателю, профессор, – кажется, ты, Саша, слегка перестарался. Что за мотор там был? – Минц только что подошёл к затихшей группе зрителей, и не слышал объяснений Грубина.

– Ч-чный дви-и… – просипел Грубин. У него внезапно что-то пересохло в горле.

– Интересно, где она упадёт? – вдруг спросила невестка пенсионера Удалова.

– Кто – она? – повернулся к жене сына Удалов.

– Ну, она. Чашка.

– Она не вернётся, – прокашлявшись, грустно сообщил всем Грубин. – Там… я там поставил вечный двигатель…

И наш изобретатель поглядел тоскливым взглядом в безоблачное и высокое бирюзовое небо, где давно уже скрылась тёмная точка, в которой, невидимый отсюда, бешено вращался пропеллер для чая и сахара.

Профессор Минц открыл окно. Лёгкое дуновение весеннего ветерка, ворвавшегося в кабинет великого учёного и не всеми признанного гения, принесло свежее дыхание оживающей после долгой спячки земли. В кабинете сразу запахло сырыми грибами.

Мелкий дождик, пробиваемый низкими лучами восходящего солнца, весело щёлкал по затылкам набухающих почек и тихонько звенел почти забытой мелодией по карнизу.

Большой куст сирени, разросшийся во дворе возле шаткого столика, где собирались местные любители «забить козла», готовился примерять ежегодный праздничный наряд.

Раннее утро посетило городок Великий Гусляр. Столик под ветвями старой сирени пустовал, отдыхая от вчерашнего сражения. Все ярые доминошники спали, благо день предстоял воскресный, и на работу можно было не спешить.

Впрочем, один, не спал – Минц уловил шорох во дворе и высунулся из распахнутого окна. И увидел, как лохматый изобретатель Грубин, почти не уступавший профессору в гениальности, открывал дверцу сарая, служившего ему личной мастерской.

Подмышкой у Грубина, возившегося с большим амбарным замком (похоже, слегка заржавевшим после первых весенних дождей), была зажата ветка сирени.

Неужто на этот раз очередное изобретение Саши Грубина связано с миром растений, подумал Минц? И мысли профессора вновь переключились на зелёную тему, занимавшую уникальный мозг непризнанного гения со вчерашнего вечера. Толчок мыслям, а вернее, поступательное движение было задано вчерашними новостями. Минц иногда смотрел телевизор, игнорируя перенасыщенность эфира псевдополитическими событиями сомнительной важности. Диктор, словно ореолом окружённая современным дизайном студии, вещала с милой улыбкой о стремительном сокращении площадей, занятой лесами на планете – сокращение приближало зелёный мир к опасной, критической отметке.

«Лёгкие планеты на грани исчезновения», «Чем дышать и что делать?», «Фотосинтез в опасности!» – весело щебетала диктор, демонстрируя отличную работу стоматологов (зубоврачебная фирма «Полидент» случайно являлась благотворительным спонсором телепрограммы). Профессор, слушая белозубое телещебетание, мгновенно распалил своё воображение до пределов. Точнее, беспредельное воображение Минца отправилось в свободный полёт, обычно служивший верным предвестником очередного открытия мирового значения. И Лев Христофорович понял, что перемены в общественном сознании, достигшем, наконец, долгожданной свободы, нисколько не затронули понимание жизненно необходимой важности растительного мира планеты.

И, конечно же, в гениальной и рано полысевшей голове пожилого но юного душой профессора, словно сам собой, сложился тезис для милой дикторши, являвшийся одновременно руководством к действию для самого Минца – «Моделирование фотосинтеза в промышленности – это не только чистый воздух, но и много, много тонн диетических, всесторонне полезных продуктов питания!»

Глаза профессора сверкнули, что явилось дополнительным симптомом неотвратимого приближения открытия века. Проблема голода, конечно же, будет решена в развивающихся – и заодно всех иных – странах – раз и навсегда!

Корнелий Удалов проснулся от кухонных шумов, звяканий ложек-тарелок и звуков бегущей воды. Проснувшись, первым делом и сам сбегал в отсек, расположенный рядом с ванной – вечернее пиво под «рыбу» доминошников давало себя знать.

Выйдя из отсека более счастливым, Корнелий нарвался на свирепый взгляд Ксении. Любимая жена обладала уникальной способностью по любому поводу (а также без оного) обвинять располневшего на пенсии мужа во всех смертных грехах, начиная от супружеских измен и заканчивая злостным алкоголизмом.

Причиной гнева мог стать кокетливый взгляд, брошенный какой-либо из представительниц «слабого» пола в магазине или аптеке, где муж Ксении каждый месяц оставлял скромный процент честно заработанной пенсии на валидол и валокордин. Изредка выпиваемое после работы пиво (Корнелия только зимой торжественно проводили на заслуженный отдых) вызывало меньшие вспышки. Но если Ксения Удалова догадывалась, что Корнелий с профессором позволяли себе по рюмочке любимой клюквенной настойки Минца, громогласные обвинения приобретали катастрофические масштабы, заканчиваясь печальными – для Корнелия – последствиями.

– Садись за стол, быстро! – скомандовала супруга, узрев мятые лицо и майку мужа в коридоре.

– Иду, иду, мой зайчик… – неуверенно отозвался Корнелий и зашаркал шлёпанцами к полупустому кухонному столу.

На одной тарелке лежали три картошины в мундирах. На второй красовался скрюченный радикулитом солёный огурец. На третьей в луже пузырящегося сока покоилась жалкая кучка переквашенной капусты с несколькими клюквинами по краям. Ксения теперь всегда квасила капусту с брусникой или клюквой, что способствовало, как рассказал ей опрометчиво профессор Минц, длительному сохранению свежего продукта благодаря наличию в плодах бензойной кислоты, являющейся отличным природным консервантом и антиоксидантом. Удалов квашеную капусту вообще-то любил, но вот это новшество с кровавыми вкраплениями чудо-плодов, «исцеляющих душу и тело», в привычном простом блюде на дух не переносил. И каждый раз, садясь за «квашеный стол», давал себе слово запрятать подальше модную «Энциклопедию пищевых растений-целителей», перевод с украинского, купленную Ксенией за немалые деньги по почте в каком-то «эксклюзивном» книжном клубе из числа немеряно расплодившихся в последние годы. Давать-то слово давал, да каждый раз переносил «на потом», побаиваясь – и, честно говоря, не без основания – страшной мести своей половины.