Светлана Беличева-Семенцева - На переломе эпох. Исповедь психолога

Тщательнейшая проверка никак не могла установить ни нарушений, ни хищений в нашем, более чем скромном бюджете. И тогда подключили, как к особо опасному делу, городскую прокуратуру. Для проверки была направлена старейшая, опытнейшая работница прокуратуры. Прокурорша, действительно, оказалась не на шутку добросовестной и обошла всех моих девчонок, чтобы убедиться, что это их подписи стоят в ведомостях с их копеечной зарплатой. В нашем провинциальном городишке и таком же провинциальном, любящем посудачить университете, эти прокурорские проверки вызвали немалый переполох и еще большие пересуды.

Наконец-то проверка закончилась, и я получила повестку для явки в прокуратуру. Можно себе представить, в каком состоянии я шла в это грозное заведение. Но мне повезло, и крупно. Когда я с дрожащими коленками вошла в кабинет, мне навстречу встала пожилая женщина с уставшим лицом, неожиданно для меня протянула мне руку и сказала: «Я пригласила вас, чтобы извиниться». Добросовестность прокурорши не прошла даром. Она увидела всех моих девчонок, которые в свои восемнадцать-девятнадцать лет как могли спасали пропащих пацанов, получая при этом символическое вознаграждение. И сердце пожилой женщины дрогнуло, тем более что о каких-либо финансовых нарушениях и хищениях при нашем копеечном финансировании было смешно и нелепо говорить.

Мне действительно повезло, поскольку затем, с годами выяснилось, что в аналогичных делах еще не факт, что отсутствие хищений либо нарушений освобождает от заключения и тюремных нар.

Шло лето девяносто первого года, канун злополучного путча, разгар демократической эйфории опьяневшего от свобод российского общества. Мы приступили к работе над ВНИ-Ковской программой, сформированной российским правительством Ивана Силаева.

Наконец-то мы получили возможность вместе с Правительством разрабатывать и внедрять сеть социальных и психологических учреждений, способных помогать трудным детям и их родителям. Наша команда состояла из людей, ни один год болеющих этой проблемой. Ученые объединились с практиками, руководителями опытно-экспериментальных площадок, первых реабилитационных центров, социальных приютов и психологических консультаций, работающих в режиме эксперимента, без всякой нормативно-правовой базы.

И вдруг, как гром средь ясного неба, – арест по очевидно сфабрикованному обвинению директора в то время первого в России московского социально-реабилитационного центра, Быковского Александра Александровича. Ему грозило ни много ни мало 10 лет. Коллективные письма, обращение к депутатам, бегание по инстанциям позволили добиться пересмотра дела лишь на четвертом судебном заседании, когда наконец заслушали свидетелей со стороны защиты и скостили срок до 5 лет. К тому времени он пробыл в следственном изоляторе 3 года. И это было не меньшее потрясение, когда я увидела некогда импозантного мужчину, интеллигентного человека исхудавшим и затравленным в железной клетке зала судебного заседания. Еще ушло два года, пока Верховный суд пересмотрел дело и вынес оправдательное решение, отменив все предъявленные обвинения. Это оправдательное решение стоило Александру Александровичу пяти лет тюремного заключения.

Спустя пять лет после злополучной истории с Быковским, проверяющие добрались и до директора одного из первых в России Санкт-Петербургского социального приюта, Камаевой Галины Игнатьевны. Социальные приюты начали создаваться в России в начале 90-х. Сколько детского горя вобрали в себя эти печальные заведения. Завшивленные, замызганные, потерявшиеся, брошенные родителями дети-беспризорники, попадали сюда с улиц, вокзалов, чердаков, сбежав от побоев и истязаний.

До конца дней не забыть мне, потемневшие от потрясения, остановившиеся глаза 4-летнего Алеши, при мне привезенного в приют Камаевой вместе с братиком и сестренкой, на глазах которых отец убил мать. Сколько нужно душевного тепла, милосердия и сердечности, чтобы отогреть эту детскую душу и души других несчастных детей, поступающих в приют.

У Галины Игнатьевны сердечность и сочувствие детскому горю сочеталась с энергией и пробойными способностями, умением убеждать начальство, упрашивать спонсоров. В начале 90-х она выбила под социальный приют девятиэтажное находящееся в непригодном для эксплуатации состоянии здание бывшего рабочего общежития. Не прошло и года, как это заброшенное здание превратилось в настоящее детское царство с уютными спаленками на 2–3 человека, игротеками, комнатами медицинской и психологической реабилитации, своим театром, кабинетом домоводства, гостиными для приема гостей, и прежде всего непутевых родителей этих социальных сирот, если таковые отыскивались.

Но за добыванием средств, материалов, оборудования, перебранкой со строителями и хождениям по начальственным кабинетам, не забывала Галина Игнатьевна о главной проблеме и заветной мечте своих питомцев: иметь свой дом и свою семью. И она придумала устраивать детей в приемные семьи, где приемные родители вначале выступают в роли воспитателей, а в случае, если дети приживутся и сроднятся, то и усыновляют их. Вместе с детьми она передавала и средства, отпускаемые на содержание ребенка в приюте, а приемных родителей оформляла на четверть ставки воспитателя, что делало их членами педагогического коллектива и позволяло психологам и педагогам оказывать помощь семье и держать ситуацию под контролем.

Это потом министерство одобрило и узаконило такую форму устройства детей и рекомендовало ее к широкому внедрению. А тогда Галина Игнатьевна действовала на свой страх и риск, не имея никаких нормативных документов и руководствуясь лишь здравым смыслом и интересами детей.

Первая же прокурорская проверка усмотрела в этом тяжелейший криминал и дала делу самую широкую огласку, потребовав уволить директора. И Камаеву, недолго думая, уволили. В мэрию Санкт-Петербурга пошел поток писем от научной общественности, от Ассоциации работников социальных служб и просто от граждан. Коллектив приюта, среди которого были и бывшие дети блокадного Ленинграда, объявил голодовку. Но потребовалось пять лет судебных разбирательств, чтоб справедливость восторжествовала и Камаеву восстановили на работе.

Активность в интересах детей не прощалась не только директорам приютов и реабилитационных Центров, очередь доходила и до более высоких инстанций. Не поздоровилось и заместителю министра соцзащиты Панову Андрею Михайловичу. Это он стоял у истоков социальной работы в России, формировал новую социальную инфраструктуру, разрабатывал Положения о, разного рода социальных и психологических центрах, выходил в Думу с законодательными проектами, открывал подготовку социальных работников в высшей школе, привлекал к работе ведущих ученых, приглашал зарубежных экспертов.