Светлана Беличева-Семенцева - На переломе эпох. Исповедь психолога

Но страшнее морозов и бытовой неустроенности оказалась скука и несносная бездеятельность, которой я вынуждена была томиться 8 рабочих часов. Дело в том, что машина сбоила нечасто, но даже когда она сбоила, ребята вполне справлялись без меня и, чтобы я не путалась под ногами, не очень-то подпускали меня к неисправному узлу.

Моей главной проблемой стало чем-то себя занять эти постылые 8 часов. Для разнообразия я прогуливалась вдоль длинного коридора, в одном конце которого был вычислительный центр, в другом партком. И вот однажды, указующий перст судьбы привел меня к парткомовской доске объявлений. Там висел типографски изготовленный плакатик, зазывающий в вечерний университет марксизма-ленинизма на философский, социологический и другие, не менее интересные факультеты. Беспросветная скукота моей жизни настойчиво требовала разнообразия, и я решила записаться в этот вечерний университет марксизма-ленинизма.

Сейчас, с высоты своего возраста, я хорошо понимаю изумление секретаря заводского парткома, когда к нему в кабинет вошла юная особа в короткой по моде юбке и с модной молодежной прической, называемой хвостом. И конечно, его изумили не моя короткая юбка и хвост на голове, а то, что добровольно, заметьте, добровольно, я пришла записываться в университет марксизма-ленинизма, в который он с трудом, по большому принуждению набирал по разнарядке горкома слушателей из числа заводчан. Отдать должное этому секретарю, он мне подробно обрисовал, как мне будет страшно вечером одной, через пустыри и стройплощадки возвращаться домой, и что я все равно брошу занятия в этом университете, и ему придется отвечать за меня в горкоме. Я заверила нежелающего зачислять меня в слушатели университета секретаря, что буду ходить не одна, а с мужем. Я, конечно, кривила душой, потому что знала, что муж все равно ходить на эти совсем ему неинтересные лекции не будет. Но в данном случае мой довод сработал, и я стала слушательницей социологического факультета вечернего университета марксизма-ленинизма.

Да, недаром когда-то Тютчев сказал: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». А для меня это добровольно высказанное в парткоме желание записаться в университет марксизма-ленинизма отозвалось тем, что я оказалась на освобожденной комсомольской работе. Секретарь парткома на первом же ближайшем заводском комсомольском отчетно-выборном собрании предложил избрать меня вторым секретарем заводского комитета комсомола, бывшего на правах райкома, что и означало переход на освобожденную комсомольскую работу. Тогда было принято поддерживать единогласно предложения парткома, и все дружно подняли руки. Я была буквально ошеломлена таким поворотом дел, тем более, что никто со мной предварительно не посчитал нужным поговорить, настолько в парткоме было очевидным, что девушка, добровольно записавшаяся в университет марксизма-ленинизма, ориентирована на комсомольско-партийную карьеру. Однако я восприняла это избрание буквально как катастрофу. И на другой день еще раз изумила секретаря парткома, когда пришла со слезами на глазах отказываться от освобожденной комсомольской работы, объясняя ему какой трудный вуз я закончила и как важно для меня быть инженером-электронщиком. В итоге мы пришли к компромиссному решению, что я поработаю 2–3 месяца, пока они подберут новую кандидатуру.

Но и этих двух месяцев хватило, чтобы я по уши ушла в работу и забыла о своем инженером дипломе. Нет, не бездушными чинушами и бюрократами мы были в нашем заводском комитете комсомола. Мы занимались живыми людьми, а только комсомольцев у нас было 2000 человек и не меньше – несоюзной молодежи, и мы пытались решать их реальные проблемы и делать их жизнь интересней и содержательней.

Не устраивало молодежь то, как работает заводской спорткомитет. И мы добились, что наши обленившиеся спорткомитетчики зашевелились и начали проводить зимние и летние спартакиады, туристические слеты и по-настоящему руководить спортивными секциями. Отреагировали мы и на жалобы жильцов общежития, которые больше всего возмущались тем, что технички, кстати, сами проживающие в общежитии, по выходным, когда все дома, не убирают туалеты, зайти в которые было просто невозможно. Наш «Комсомольский прожектор» устроил воскресный рейд в общежитие и, не постеснявшись, вывесил на своем стенде фотографии переполненных унитазов. После чего последовали кадровые решения, и в общежитии был наведен порядок. Начальники цехов шли к нам за помощью разбираться с прогульщиками, молодые жены – с обидами на увлекающихся спиртным и посторонними женщинами мужей, свое сотрудничество предлагал профком и совет ветеранов.

Очень пригодился мне мой университет марксизма-ленинизма. Там действительно были очень интересные молодые преподаватели с кафедры философии индустриального института, которые читали нам этику, эстетику, социологию, философию, а не только марксистко-ленинскую. Я задружилась с ними. И они зачастили к нам проводить диспуты, круглые столы, вечера вопросов и ответов.

Предначертанная кем-то свыше судьба продолжала подставлять мне ступеньки на причудливой лестнице, ведущей меня к научным психологическим степеням. Лучшим, не прогуливающим занятия слушателям нашего университета марксизма-ленинизма, к числу которых относилась и я, в качестве поощрения предложили сдавать кандидатские экзамены по философии и иностранному языку.

Это предложение мне было очень кстати и не потому, что я планировала научную карьеру, аспирантуру, защиту кандидатской, мне это в то время и в голову не приходило.

Мне надо было чем-то занять свое свободное время, чтобы справиться с любовной тоской. Там, на заводе, я испытала глубокое романтическое чувство, называемое любовью. Он был военпред-двухгодичник, окончивший киевский авиационный институт, где на кафедре военной подготовки получил звание лейтенанта и, как тогда было принято, призван на два года в этом звании в армию. Подтянутый, спортивный парень с синими глазами в форме военного летчика был неотразим и очень ответственно отвечал у нас в комитете комсомола за спортивный сектор. Нас сближали не только спортивные дела комсомола, но и общие литературные и музыкальные пристрастия, к чему был совершенно равнодушен мой муж. К тому времени молодых специалистов переселили в более комфортные условия, в дом гостиного типа, где каждый имел отдельную комнату с собственным туалетом и умывальником. Мы оказались соседями и начали запросто заходить друг другу в гости. Он к нам на чашку чая в семейной обстановке, я – послушать его магнитофонные записи модного тогда Валерия Ободзинского, который страстно пел об этих глазах напротив.