Андрей Агафонов - Все засмеялись, а Гитлер заплакал. Публицистика

Доренко: человек говорящий

Ох, что сейчас начнется. Ненависть определенной части общества к Сергею Доренко носит начисто иррациональный характер. Ненависть вообще иррациональна. А уж ненависть к телеведущему сродни тяжелому психическому заболеванию. Сам Сергей Леонидович считает, что реакция на его персону – достояние реагирующих, то есть у каждого свой Доренко, в том числе и у него, и он со своим как-то уживается. А если возникают проблемы у реагирующих, то можно попробовать тазепам или супрастин для начала.

Да, так вот о ненависти. Интересная тема. С одной стороны, то сердце не научится любить, которое устало ненавидеть. С другой – почему в качестве объектов для ненависти мы чаще всего выбираем что-нибудь абсолютно нам недоступное? То есть объект нашей ненависти и знать не знает о том, что вот персонально Иван Иванович его ненавидит. А тогда какой смысл?

А смысл такой, что у нас ненависть к кому-либо является самым точным обозначением собственной гражданской позиции. И, пожалуй, единственным содержанием этой самой позиции. Таким образом, наше гражданское общество – это общество взаимной ненависти. Что в потенции означает просто-таки немеряные запасы вселенской любви. И тоже взаимной.

Люди превращаются в тени самих себя, в электронные облака, в символы. Доренко, например – символ «продажной журналистики». Ура, продажная журналистика! Ату их, продажных.

Что все-таки имеется в виду? То, что журналисты получают за свою работу деньги? То, что некоторые журналисты получают за свою работу больше денег, чем другие? Удивительные новости. А в других профессиях иначе? Профессия – это ремесло. Ремеслом занимаются за деньги. Можно, конечно, и за бесплатно, да Трудовой кодекс запрещает. Лучшие по профессии зарабатывают больше. Человек десять лет только на центральном телевидении, был несчетное количество раз уволен, принят, обласкан и опять уволен. Собственно, весь международный отдел Главной редакции информации ЦТ, развернувшийся после 1991-го лицом к России, добился немалой популярности: Владимир Молчанов, Сергей Доренко, Юрий Ростов, Александр Гурнов, Татьяна Миткова, Евгений Киселев, Михаил Осокин. С Ростовым Доренко дрался, швырял в него стульями, Ростов хохотал, убегал, говорил, что это неприлично. Ростов был великолепен в своем сарказме, как ведущий «Вестей». «Помнится, Саша очень радовался, когда нас закрывали, это было немного провинциально с его стороны. И вот теперь закрыли Невзорова. Мы не рады». С Невзоровым у Доренко не сложилось издавна. С тех пор, как вместо выпуска новостей ТСН с Сергеем Леонидовичем поставили художественный фильм Александра Глебовича «Наши». Как сейчас помню, из двух частей: «Башня» и «Бронислав». Или Болеслав? Что-то такое темное, жуткое. Человек стоит у окна, в него, по его словам, стреляют. Тогда это внове было еще пока. Доренко сам вспоминает блатную романтику иностранных корреспондентов: фотографировались в саванне с чужими винтовками в руках. День-ночь, день-ночь, мы идем по Африке… Но стрелять – не стрелял. Не Лимонов.

Через много-много лет Невзоров и Доренко оказались в ситуации «Свой своему поневоле брат» – лучшие друзья Березовского. Однако же обнюхивать друг друга отказались. Доренко считает, что Березовскому свойственно коллекционировать наиболее причудливые экземпляры человеческой породы, которые сразу в глицерин просятся – вроде бородатых женщин, младенцев о двух головах и, вот, Невзорова. И я, говорит, есть в его коллекции. А Борис – в моей коллекции. А вот Невзорова в моей коллекции нет, я некрофилов не держу в коллекции.

Те деятели демократического толка, которые считают Доренко изгоем, позором семьи и так далее, фактически недовольны тем же, чем был недоволен Путин – президент предложил Доренко «войти в команду», а тот отказался. Ну и кроме того, плохо осведомлены, видимо. С кем Доренко начинал, мы уже видели. С кем он продолжал – со Светланой Сорокиной, Владиславом Флярковским, тем же Евгением Киселевым, тем же Гурновым. Первый звездный состав «Вестей», популярнейшей программы Российского телевидения, созданного Ельциным. Никто из его тогдашних коллег не может сказать о нем плохо. Неоднозначный, говорят. Скандальный. Неуправляемый. Но талантливый. Очень талантливый.

Некто Вакуловский обвинил Доренко в том, что тот «запятнал мундир» честной журналистики. Запятнавший ответил, что мундиры бывают на вареной картошке и на швейцарах, поскольку он себя ни к прислуге, ни к пасленовым не относит, то и упреков таких не принимает. И вообще, по его словам, в России настоящих профессионалов телевидения – человек двадцать, и три четверти из них вообще не появляются на экране: редакторы, монтажеры и так далее. И от них он ни разу никаких глупостей про мундир не слышал.

Киселев, одно время не столько идеологически разошедшийся с коллегой, сколько по сетке (их программы начинались в одно время на разных каналах, что лишало Киселева почти всей его аудитории) со слезой умиления вспоминает и то, как во время разгона НТВ (горе – это процесс, разгон был долгим) Доренко сам пришел на эфир к Светлане Сорокиной, поддержать попавших в опалу коллег. Тогда же, кажется, прозвучало знаменитое: «По всей стране, словно услышав какой-то им одним внятный сигнал, поднимаются вурдалаки…» Вурдалаки позже начали искать среди себя оборотней. Чем блестяще подтвердили собственную принадлежность к потустороннему миру.

Есть еще одна причина для нелюбви к Доренко – его заоблачные рейтинги. Ниже 40 процентов не опускались много лет. Если учесть, что рейтинги абсолютного большинства телепрограмм (включая телесериалы) никогда не поднимались выше этого уровня, равно как и рейтинги абсолютно всех политиков, зарплату в 20.000 долларов за один эфир следует признать вполне заслуженной. Доподлинно неизвестно, столько ли получал Доренко за каждый выпуск своей программы в 1999—2000 годах или чуть больше – чуть меньше, но порядок сумм именно таков. Кстати о порядке: по количеству нулей после запятой самые яростные критики Доренко, вроде Виктора Шендеровича, с ним на равных. А вот по рейтингу – увы.

Ну и, конечно, его знаменитая бесцеремонность. Это когда генеральный директор ОРТ Константин Эрнст заходит утром в кабинет, а там, развалясь в его кресле, болтает по его телефону его собственный зам Сергей Доренко и знаком просит начальника «обождать в коридоре». Или когда в день эфира Доренко видит на месте парковки своей машины чужой «Линкольн» и пишет на дверце гвоздем: «Не ставь сюда, сука, машину!» Впрочем, это грязная сплетня. На самом деле он написал «Пожалуйста, не ставьте сюда машину». И не гвоздем, а ключами. Дверца у «Линкольна» большая, слово «пожалуйста» не пришлось писать с переносом.