Евгений Панов - Ветры странствий. Публицистические очерки

Конечно, через два дня деньги на счетах появились, питание вернулось к стандарту, скандалу не дали разгореться… но бедность никуда не отступила. Она, как и затаившийся в подсознании страх, уже стала неизменным и постоянным фоном повседневной жизни. Она, например, диктовала состав артистов, приезжавших на редкие концерты в санаторий – их лучшие годы и пристойные гонорары остались далеко позади, а другие бы за предложенные деньги не поехали…

Обратные билеты в Москву нам заказывал старый знакомый, тот, что встречал нас на вокзале в Витебске. «Скажите спасибо, – отрапортовал он, – удалось забронировать плацкартный!» Он чувствовал себя героем дня, но мы его подвиг не оценили, наоборот, расстроились: почему плацкартный?! Нужно было купе! Но вы же не сказали, что купе, огорчился благодетель, а у нас все ездят в плацкартном, это общепринятый способ передвижения – экономичный. Считается, что необходимо экономить, на чем только можно. Впрочем, ничего страшного: если хотите купе, то возьмете билеты легко и спокойно, купе – сколько хочешь, нет плацкартных…

Купейные билеты я действительно взял легко и свободно. Хотя без маленького недоразумения не обошлось и здесь.

– Пожалуйста, купейный, два нижних места, – сказал я в окошко кассы.

– Два нижних, два нижних, – забормотала любезная кассирша, ожидая ответа на запрос. – Вы знаете, остались только возле туалета или боковые.

– Какие «боковые»? – удивился я. – В купейном вагоне?!

– Ах, в купейном! – воскликнула, словно проснувшись, кассирша. – Простите, я искала в плацкартном… Вам какой вагон – шесть или восемь?

– Все равно.

Заглаживая свою вину, она выбрала для нас места в самой середине вагона.

…Троллейбус, идущий от вокзала в центр, был переполнен несмотря на субботу – народ спешил на главный городской рынок, кто покупать, кто продавать. Моложавая крепкая тетушка везла в прикрытой тряпкой корзинке клушу с цыплятами. Птенцам предстояло обрести новых хозяев, и курица давала им последние материнские наставления. Она кудахтала настолько осмысленно, разнообразно и мелодично, что люди невольно заслушались… Урок прервала кондукторша, пробившаяся к нам из хвоста троллейбуса. Протянув ей две цветные бумажки, я услышал:

– Надо правильно обращаться с деньгами! Раскладывайте их по достоинству: сотенные – к сотенным, тысячные – к тысячным, десятитысячные – к десятитысячным, стотысячные – к стотысячным… С вас три четыреста! А вы что даете?

– Виноват. Перепутал. Но у вас столько денег… в смысле, купюр. Куры не клюют.

В этот момент курочка в корзине громко подала голос. Окружающие покатились со смеху, а хозяйка умной птицы сказала со вздохом:

– Да, бумажек-то у нас много, а вот денег…

А сидевшая рядом с ней пожилая дама грустно-саркастически улыбнулась.

Не зарплатой единой – к этому за годы нашего «капитализма» мы в России привыкли. Привыкли, что не стоит ждать милостей от государства или хозяина, в фирме которого служишь, что вместо того, чтобы торчать на диване перед «ящиком», надо искать подработку. А уж когда она сама идет в руки… В Белоруссии, где перемешаны родовые черты разных экономических укладов, это правило, по-видимому, не действует или действует как-то не так.

…Еще одна июльская суббота. Не позавтракав, едем на раннем автобусе в в скорбное место по скорбному делу – в город, в зубоврачебную клинику, приклеивать отвалившийся протез. Клиника еще закрыта, но маленькая очередь уже обреченно тусуется в коридоре. Старушка в темных одеждах и двое выглядящих совершенно по-пляжному молодых людей. О, Ее Величество мода! Еще недавно весь мир облачался в джинсы, сегодня он сплошь ходит в длинных пестрых трусах – хоть в Хургаде, хоть в белорусской глубинке. И почему-то по утрам в субботу устремляется к стоматологам: к двум означенным полуголым парням присоединился третий, будто только что вставший с постели – сунул ноги в шлепки и побежал, в чем был, лечиться. Старушка в темном, пришедшая, естественно, первой в этом цветущем обществе казалась суровой инопланетянкой.

Наконец, пришел доктор, и очередь оживилась, поползла… Дошло и до нас. «Что ж, помогу», – сказал стоматолог. И приклеил протез. И… не взял ни копейки. Категорически! Он изо всех сил отбивался от гонорара: и касса-то в субботу закрыта, и расценок-то на такую работу нет, и в прайс-листе-то они не значится, а сам он не знает, сколько может стоить подобная услуга… Но касса-то открылась! Но… но… но… Нет, врач отметал любые доводы. Оставалось лишь руками развести. Мы и развели. Двадцать раз сказали спасибо и ушли, сбитые с толку. В Москве за эти 15 минут взяли бы никак не меньше тысячи. В Белоруссии от такой, весьма неплохой суммы добровольно и без сожаления отказались, да еще сражались за отказ. Почему? Отчего человек отверг честный и легальный заработок, который шел к нему в руки? И почему все местные, отдыхавшие в нашем санатории, кому мы в течение дня рассказывали об этом странном эпизоде, не нашли в нем ничего удивительного, ничего необычного?

С их слов выходило, что поведение доктора чуть ли не типично, естественно для белорусов. Большинству из них подработка, конечно, не помешает, они не прочь, так сказать, подмолотить деньжат… в мыслях, в принципе. До реальных шагов доходит редко. Но, опять-таки, почему? Потому что «не подрабатывать» – общественно приемлемая (хотя и не официальная) норма, «подрабатывать» – нет. Много и неустанно работать, чтобы увеличить свой достаток и бюджет семьи, тоже не считается нормой. Дело не в лени, дело в преобладании в народном сознании ценностей иного ряда – первого, а деньги в нем не значатся.

Татьяна, инженер комбината, приехавшая отдохнуть на 12 дней с сыном, возможно, и не за 7 миллионов, но точно за чувствительную плату, рассказала про знакомых молодых ребят, отправившихся в Россию на заработки. Две недели они отпахали в Москве таксистами как последние гастарбайтеры, привезли деньги, отметили удачу с друзьями и… И остановились в растерянности. Что делать дальше? Их окружала точно такая же жизнь, как до броска в Москву. Они ходили по тем же улицам, смотрели по телевизору те же новости, в которых менялись не события и лица, а только даты, слышали те же речи с теми же обещаниями. Нет денег, есть деньги – все едино. Разница в одном: когда они есть, можно залить тоску… Короче, за две недели они пропили заработок и снова рванули в Россию. Они еще не вернулись, еще не вошли во вторую фазу запоя, а у Татьяны уже ныло сердце, она предчувствовала недоброе. Молодежь начинает пить, говорила она. Положим, белорусы никогда не были трезвенниками, но сейчас пьют «опасно» – хмуро, скучно, безрадостно, беспросветно.