Евгений Панов - Призванные к другой жизни. Прикосновение к тайнознанию

«Призвана» или «не призвана» к благополучию страна, зависит от неизменного и консервативного этического кода сверхнарода. Это такой же серьезный, постоянный и неотменимый эволюционный фактор, как ландшафт. Для нас сродни генетическому православный этический код. Да, букве христианства мы действительно следуем не всегда. А вот духу… Взгляните на нашу историю. Периоды погруженности в материальное коротки и вроде бы случайны, зато периоды отрешенности от него длинны и кажутся закономерными. Ни один народ в мире никогда не пытался строить земную жизнь по небесным проектам, против этого предостерегал Сам Христос, говоря: «царство Мое – не от мира сего». Русь, Россия предостережению ни разу не вняла. Она ведь тоже несколько «не от мира сего», она ведь недаром зовет себя «Святой Русью».

Что ж, наша культура, наша история, наша небуржуазность дают основания для возвышенных размышлений. Но уместны они только там, где речь о явлениях верхнего уровня: своеобразии цивилизации, национальном характере, национальной идее, миссии сверхнарода. На этом уровне евангельская этика служит отличным регулятором поведения и отдельного человека, и общества. На этом уровне естественная «высокая» аргументация. Богу – Богово. А кесарю? И кесарю свое отдай, вот ведь в чем дело. «Мирское», «дольнее» требует почтения. Относиться к нему следует со всей серьезностью. Пренебрежение материальным не прощается. Православная отрешенность от земного наказуема. Духовное и телесное равно правят жизнью, однако на разных этажах. Разделить эти уровни, казалось бы, несложно. Смиренно возложите на алтарь причитающееся Господу, отдайте кесарю кесарево. На практике за тысячу лет российский сверхнарод не научился разделять уровни. Мешает этический код, неизменный и консервативный.

В этом наше горе и наше счастье. На алтарь Всевышнего мы несем что ни попадя, кесарю явно недодаем. Служение Отечеству почитается честью со времен князя Игоря, рать которого «полегоша за землю Русскую». Но ведь кроме той страны, которой служат, ради которой умирают, о которой печалятся, слагают песни и которую бесконечно возрождают и спасают, есть и другая страна – с вымирающими деревнями и отравленными полями, с воровством, пьянством, бедностью, убожеством и ложью. Кроме Святой Руси есть и не призванная к благополучию страна, не умеющая отделять зерна от плевел, расколотая правителями вопреки воле десятков миллионов людей, разграбленная, униженная. Ей не надо возвышенно служить. Здесь требуется черная работа, скучная и противная расчистка помоек. Но существовать вне служения отмеченный Вифлиемской звездой сверхнарод органически не способен.

Служение – это наш путь к Богу. Но следствием эволюционного поворота ХIV века стало равноправие всех оттенков служения, а их ровно столько, сколько служителей. Каждый странник должен выбрать свой собственный неповторимый путь к Богу. Эта мысль, уже практически усвоенная Европой, пробилась в соборное сознание российского сверхнарода лишь теперь, спустя шесть веков. Еще каких-то 10—15 лет назад она была для нас абсолютно чуждой. А в середине, в начале прошлого века, во времена империй, коммунистической или царской – просто дикой. Потому что в империи, в соответствии с ее природой, казенный интерес всегда стоит выше личного, во все времена человек остается винтиком державной машины, а психология «винтика», разумеется, державная.

Развал советской империи привел к кризису соборного сознания, к потере самоидентичности. Люди перестали понимать, в какой стране они живут, какое место их страна занимает в мире, что ее ждет, на что рассчитывать гражданам. А понимать все это человеку совершенно необходимо. Когда рвется связь времен, подступает сумасшествие.

Теперь гражданам трех самостоятельных государств, возникших на развалинах общего, предстоит заново искать свое место и место своих стран, и эти поиски окажутся очень непростыми. Однако время простых, однозначных оценок и выводов безвозвратно уходит – реальность неизвестного расширяется, усложняются представления о мире, все более изощренным, многослойным, символическим становится его описание. Новое отношение к вещам, говоря словами Даниила Андреева, становится личной, житейской, будничной необходимостью. Не вооружившись новыми знаниями, не освоив новые подходы, просто не понять и не объяснить того, что происходит в наших странах. Линейная логика и рациональный анализ тут зачастую бессильны. Научные концепции, прекрасно зарекомендовавшие себя при объяснении ситуаций и прогнозировании процессов «у них», «у нас» отказывают. Ошибаются традиционные политэкономия, социология, политология. «Хотим в Европу!» – скандирует белорусская оппозиция, и аналитики расценивают это как «выступления народа против режима Лукашенко». Стереотипы не позволяют разгадать истинный смысл происходящего. А он имеет отношение не к злобе дня, а к вечности. На самом деле движение в сторону Европы означает достройку, расширение и укрепление западной оконечности моста между Востоком и Западом. Оппозиция даже не подозревает, что работает на общую миссию сверхнарода.

На Восточноевропейской равнине «все не так, как надо». Экономики развиваются по кому-то извилистому до дикости пути, который и в страшном сне не привидится западным экспертам и консультантам. Следуя высоколобым советам, все мы стараемся сделать как лучше, а получается как всегда и еще хуже. В этом безумии, бесспорно, есть своя система. Но какая?.. Нынешняя ситуация вообще на грани жутковатой мистики: советская империя разрушена, а три постсоветских государства – Россия, Украина, Белоруссия – живут в ее ритме, по сути, в ритме фантома! Таковы уж исторически-космические закономерности: входили мы в четвертый имперский рывок все вместе в 1881 году, большую часть 144-летнего пути прошли вместе. А как придется выходить из рывка в 2025 году – порознь или снова вместе? Так или иначе, наши страны (вместе или порознь) обречены жить по имперским законам еще четверть века, потому что раньше срока из цикла не выйдешь. Дело тут не в имперских амбициях России, дело в объективных закономерностях.

И украинцам, и белорусам, склонным иной раз обвинять русских в имперском мышлении, оно, сие мышление, тоже свойственно. Иначе и быть не может: 300 лет в составе империи даром не проходят. Да и как может мыслить тот, кто жил и живет в имперском ритме? И психология у украинцев с белорусами такая же державная, как у русских. Иначе и быть не может: все мы в недавнем прошлом были державными людьми. Разве социоцентричность – ориентированность сперва на общественные, и только потом на личные интересы – не наша общая черта? Разве наше общинное сознание не космоцентрично? Разве не сидит в нас крепко подсознательное убеждение, что сотни миллионов индивидуальных сознаний – всего лишь сотни миллионов листьев единого космического древа? А листику, как бы и о чем бы он ни шелестел, пристала скромность. Листик должен знать свое место в мире. Самодовольный, выпячивающий свое ничтожное «я» листочек? Это просто смешно, а если всерьез, неэтично. Пытающийся вырваться за границы «этического коридора» подражающий «отвязанному» американцу русский, белорус, украинец садится не в свои сани, напяливает сюртук с чужого плеча, короче, выглядит так, как выглядел бы он, раскрасившись наподобие африканского воина или вдев в нос увесистое кольцо.