Виталий Еремин - Отчаянная педагогика: организация работы с подростками

Потом, перебирая в памяти предыдущие события, я вспомнил, что накануне бунта «элита» ничем не раздражала остальных ребят, никого не обижала, не пользовалась никакими привилегиями, всеми силами старалась быть ближе к ребятам, чем я. В то же самое время она пыталась выдать некоторые мои требования (например, запрет на курение в штаб-квартире) за проявление диктаторства.

«Элита» пыталась представить дело таким образом, будто только она мешает мне установить полную диктатуру. Это было интриганство, в чем подростки иногда не уступают взрослым.

Это объясняет, почему большинство осталось с «элитой». Но оно же, большинство, быстро одумалось и вернулось в город. А это – почему?

Я не раз говорил ребятам, что быть в «Гринабеле» совсем не то, что быть в пионерии и комсомоле, где ты записался и можешь ничего не делать. Мы должны не просто состоять в своей организации, а служить ей всеми силами. Только в этом случае мы станем сильными, нас будут уважать, а значит, и мы будем уважать самих себя.

Иными словами я пытался возвести организацию в некий абсолют. Надеялся, что таким образом смогу заменить несомненный (в глазах ребят) авторитет их уличного коллектива. Вначале сработала зависимость большинства от «элиты», а затем – зависимость от абсолюта организации. Хотя тот факт, что ребята быстро одумались, могло иметь и куда более простое объяснение. После нашего ухода «элита» быстро разоблачила себя, снова став прежней – нахальной и грубой.

Давай уж признайся, наверное, где-то перегнул палку?

Явных перегибов у меня не было, потому что я этого очень боялся. Чтобы объяснить все до конца, вернусь к взаимозависимости и соотношениях частей. Возьмем для примера элементарное: почти все подростки курили. Только одни дымили в штаб-квартире открыто («элита»), а остальные – когда меня не было или когда я не видел. Я требую от «элиты» не курить, и «элита» выглядит в глазах других ребят пострадавшей. Сочувствие ей обеспечено.

То есть ребята, которые никак не могли отказать себе в удовольствии покурить в штаб-квартире, были не только из «элиты». Есть курящие взрослые (очень милые люди), которые никак не могут понять, что их курение наносит вред здоровью окружающих. Такими же бывают и подростки. И те, и другие воспринимают требование не курить, как страшное покушение на их личную свободу.

Итак, ты понадеялся, что привязанность к «Гринабелю» стала для ребят дороже привязанности к их лидерам. Тогда возникает вопрос: в чем заключается эта привязанность? Как она создается?

Подросткам важно, как они выглядят в чьих-то глазах: сверстников, взрослых, учителей, родителей. Неуверенность в себе одна из главных черт подростка. Поэтому организация должна быть популярна. Но для известности нужны какие-то успехи, заслуги. А если их еще нет? Если организация в таком младенческом состоянии, в каком находился «Гринабель»?

В этом случае важна заявка. Я договорился с редакцией областной газеты, и нам дали возможность время от времени печатать подборку материалов о своих делах, проблемах, перспективах, планах.

В первоначальной популярности было больше того, что я называю заявкой. Организация заявляет о своих стремлениях, и это обязывает ребят держать взятые на себя обязательства. Они стараются соответствовать тому образу, который создает для них пресса. Это один из воспитательных приемов, который дает в уличной педагогике достаточно быстрый результат.

Но это не все. Ребята чувствовали себя создателями организации. Они участвовали вместе со мной в социальном творчестве. «Гринабель» был нашим общим детищем. Что может быть дороже этого? Как можно от этого отказаться?

Что было дальше?

Большинство вернулось, а «элита» осталась в своей привычной среде, на улице. По отношению к «Гринабелю» была теперь как бы в «эмиграции». Через какое-то время лидеры вернулись, но не сразу и не все. Некоторым не позволяло самолюбие. Но и без своего «уличного народа» они обходиться не могли. Поэтому они отирались возле штаб-квартиры и устраивали разные пакости.

Однажды подхожу к дому и вижу: весь подъезд, с первого по пятый этаж, в едком сером дыму.

Жильцы проклинают:

– Откуда только свалился на их голову этот «Гринабель»!

Все ясно, «эмигранты» взорвали дымовую шашку. А я-то гадал: куда она пропала с нашего склада?

На нас посыпались жалобы во все инстанции. Всюду пришлось объясняться.

«Эмигранты» были довольны, но не успокаивались на достигнутом. Через неделю из штаб-квартиры исчез магнитофон и кое-какой спортинвентарь. Воришка был из тех ребят, которые постоянно бывали в «Гринабеле». Вычислили его почти сразу же. Он признался, что его подговорила «элита».

Давление на новый актив приняло откровенно хулиганский характер. Слава Измайлов ходил с разбитыми губами. Вите Севницкому доставалось от принадлежавшего к «элите» старшего брата. «У нас гражданская война прямо на дому», – смеялся Витя.

Однажды трое бывших лидеров, выпив для смелости, пришли сводить счеты со мной. Зла на них у меня не было, но (момент был переломный) пришлось немного сыграть: мол, если вы всерьез решили разобраться, по-мужски, то давайте. Вид у меня не предвещал ничего хорошего. Наглецы отступили.

Итак, «элита» откололась. Можно было этого избежать?

Наверно, да, если бы я был другим человеком: более опытным, терпеливым, способным влиять индивидуально на каждого. Но и в этом случае двое-трое из «элиты» все равно не приняли бы новых правил жизни.

В этом особенность момента: «элита» хотела быть с ребятами в «Гринабеле», но только по своему неписанному уличному уставу. А это было уже невозможно. Значит, в том, что «элита» откололась, была неизбежность. И быть может, даже одна из закономерностей уличной педагогики.

На смену стихийным лидерам, жившим по уличным понятиям, выдвинулись другие, которые приняли законы организации. Вице-президентом вместо Суворова ребята избрали Славу Измайлова. Я его не выдвигал, не рекомендовал, не настаивал на его кандидатуре. Он выдвинулся сам благодаря своей принципиальной позиции во время бунта.

Поход и присяга были 10 апреля, а бунт в конце мая. Учебный год закончился. Как складывалась дальше жизнь «Гринабеля»?

Ребята все чаще напоминали мне, что пора бы им надеть новенькую форму. А я ссылался на то, что она еще не готова. Мне самому хотелось увидеть ребят в этой форме. Но что-то подсказывало мне: рано! Нельзя давать форму только за то, что ребята ее заработали. Они должны сделать еще что-то, но что? Стать другими, но какими?

В планах горкома комсомола снова, как и в прошлом году, стоял летний лагерь труда и отдыха. Мне сказали, что мои ребята тоже могут поехать.