Журнал «Знание-сила» - Знание-сила 1997 № 09 (843)

Воодушевленный первыми успехами. Фишер обратился в компанию «Мак Кормик». являющуюся главным продавцом специй на мировом рынке. Там ему предложили особенно злую разновидность перца — гаванскую, или абанеро.

Уже созданы два вида «перченных» по различной методике эпоксидных красителей, которые проходят испытания на Чарлстонских верфях в штате Южная Каролина Что способ эффективен, сомнений нет, следует лишь подобрать состав, подольше сохраняющий свои горячительные свойства, лучше всего года три — четыре.

Разумеется, существуют и специальные краски, не допускающие обрастания судов моллюсками. Но все они не очень аффективны, к тому же изготовлены на основе окисей меди или цинка. А это ядовитые вещества; растворяясь в воде, они убивают там «и правых, и виноватых». Перец же — продукт природы, он хотя и горяч, но ведь съедобен. Так что и морякам удобно, и экологи возражать не будут.

Александр Шумилов

Ян Иосифович Нагурский

Моторист Евгений Кузнецов

Летающая этажерка начала века

Первый аэроплан, как известно, поднялся в воздух 17 декабря 1903 года. Поднялся и продержался в воздухе... 59 секунд. Первый мировой рекорд в истории авиации! Но еще долгие годы каждый полет казался своеобразным аттракционом.

«Сегодня! Только один день!!!» — извещали афиши. И продавали билеты на трибуны летного поля, а зрители заключали пари: взлетит — не взлетит; убьется — не убьется. И долго-долго разгонялись неуклюжие «этажерки», пытаясь победить земное притяжение...

6 августа 1907 года французский летчик-конструктор Л. Блерио на аэроплане собственной конструкции установил невиданный рекорд высоты — поднялся... на 12 метров. А еще через месяц его соотечественник А. Фарман установил рекорд продолжительности полета — двадцать минут и девятнадцать секунд.

Летом 1911 года Ян Иосифович Нагурский впервые увидел самолет и впервые кружил над летным полем, а всего через три года он уже поднялся в небо Арктики.

Дело в том, что в 1912 году одновременно пропали без вести сразу три полярные экспедиции: Георгия Седова на судне «Святой мученик Фока», Владимира Русанова на «Геркулесе» и Георгия Брусилова на «Святой Анне».

Прошло два года, а об их судьбе не было ничего известно, хотя на поиски отправились за это время пять судов: «Печора», «Эклипс», «Андромеда», «Герта» и «Бакан».

Правда, в октябре 1913 года со «Святого Фоки» вернулась группа моряков. Сведения, которые они сообщили, были весьма тревожными: Седов зимовал у Панкратьевских островов, а уголь на судне кончался.

И Седову, а наверное, и Брусилову, и Русанову нужна была помощь. Но кто мог подать ее в ледяной пустыне?

«Вскоре я был вызван в кабинет начальника Гидрографического управления генерал-лейтенанта Жданко,— писал Натуре кий.— Генерал без всяких предисловий спросил меня: что вы думаете об участии самолетов в спасательной экспедиции? Можно ли использовать летательную машину в полярных условиях?»

«Вопрос застал меня врасплох,— вспоминал Ян Иосифович.— По совести говоря, это никогда не приходило мне в голову...— можно ли использовать в Арктике самолеты?»

«Так сразу сказать трудно, но нужно попробовать»,— решил Натурский.

Летом 1914 года из Александровска на Мурман (ныне — Полярный) вышел пароход «Печора», на борт которого погрузили гидроаэроплан «Морис Фарман», купленный Нагурским в Париже. Может быть, с воздуха удастся обнаружить следы исчезнувших экспедиций?

«Летательный аппарат» весил всего четыреста пятьдесят килограммов и мог поднять триста. С мотором мощностью 70 лошадиных сил он развивал скорость около ста километров в час.

«Сборка гидроаэроплана,— писал Натуре кий,— происходила при исключительно тяжелых условиях: на берегу совершенно открытом, да вдобавок при сильном тумане. Временами шел дождь со снегом, так что после ночи гидроаэроплан был покрыт льдом. Но моторист Кузнецов быстро справился со всеми трудностями».

Им приходилось постоянно спешить, так как при здешней изменчивой погоде ветер мог в любой момент переменить направление и забить бухту льдом. Тогда неизвестно сколько пришлось бы ждать благоприятного для взлета случая.

«Приборы, какими я пользовался, были самые примитивные,— вспоминал позднее летчик.— Кабины не было, над нами висело неизведанное небо, дули неизвестные ветры и скрещивались неисследованные воздушные течения.

Сознание, что я первый человек, поднявшийся на самолете в этом суровом краю вечной зимы, наполняло радостью и беспокойством, мешало сосредоточиться. К счастью, это состояние быстро прошло».

Однако не все происходило гладко: лопнул винт, а потом и запасной. Получил пробоину поплавок. А однажды на высоте 500 метров отказал мотор: «Шатун третьего цилиндра у самой головки сломался, а главный вал оказался погнутым». Счастье, что это произошло вскоре после взлета. Летчику удалось спланировать на воду, а шлюпки, посланные с корабля, дотащили беспомощный аэроплан к берегу.

Но все эти поломки и риск, связанный с частыми полетами в тумане, ничуть не уменьшили энтузиазм Нагурского.

«Я полетел обследовать территорию в глубь острова,— писал Нагурский-— И вдруг здесь же, близ бухты на острове Панкратьева, я заметил то, что привлекло мое внимание и заставило сделать круг низко над землей. Совершенно отчетливо я увидел вросший в лед домик. Такой находкой нельзя было пренебречь. Быстро повернул и посадил машину на лед.

Домик стоял невдалеке от моря, среди обломков скал. Толстый слой льда, как гранит, охранял его от буйных ветров, свободно гуляющих по замерзшему океану.

В бухте было как будто потише и потеплее. Мы решили подняться к избе и пошли по крутому каменистому склону. После получасового восхождения мы стояли перед дверью бревенчатой избушки, подле которой чернел не догоревший в очаге уголь, слегка присыпанный снегом.

Впервые на Севере мы наткнулись на след человека.

Кем же был строитель этого жилища? Кто этот смельчак, отважившийся забраться в глубь негостеприимного края? Где он теперь и что делает?

Когда мы стали открывать дверь, засов, покрытый ржавчиной, громко заскрипел. Видно, его давно не отодвигали.

Мы вошли внутрь. Через маленькое оконце, врезанное в южную стену, скупо проникал свет. Нары, сбитые из досок, утопали во мраке. Только стол, стоявший посреди избы, был отчетливо виден. Луч солнца лег на него желто-розовым пятном и преломился на металлическом предмете, лежавшем посреди стола.