Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1997 № 10 (844)

Но если трикстер обнаружит себя раньше времени — плохо его дело. Есть ситуации, в которых выказать свое превосходство значит заранее проиграть. Заяви о себе хитрец или умник открытым текстом, с него глаз не будут спускать, манипуляция не состоится. Тут-то и понадобится маска Дурака.

Продемонстрируем сначала универсальность приема. Суть его — казаться проще, чем ты есть, демонстрируя тупость. «Против умного остережешься, а против глупого оплошаешь» — русская пословица. Эффективность тактики заставляет вспомнить другого псевдодурака — Йозефа Швейка, за которым тянется из сказки длинный фольклорный шлейф. Швейк — почти Иван-дурак. Однако у умного, притворившегося дурачком, солидная биография и в высокой литературе.

Перед ютландским сыном конунга Химлетом из «Деянии датчан» Саксона Грамматика (XIII век) — прототипом шекспировского Гамлета — и римским юношей Луцием Юнисм Брутом, племянником Тарквиния Гордого, стоит одинаковая задача: сохранить жизнь, выиграть время и отомстить за смерть близких.

Первый, «опасаясь, как бы слишком большой проницательностью не навлечь на себя подозрений дяди, облекшись в притворное слабоумие, изобразил великое повреждение рассудка; такого рода хитростью он не только ум прикрыл, но и безопасность свою обеспечил». (Зарубежная литература средних веков: Хрестоматия.- М., 1974. С. 61).

Второй, «в свое время, услыхав, что виднейшие граждане, и среди них его брат, убиты дядею... решил: пусть его нрав ничем царя не страшит, имущество — не соблазняет; презираемый — в безопасности, когда в нраве нету зашиты. С твердо обдуманным намереньем он стал изображать глупца, предоставляя распоряжаться собой и своим имуществом царскому произволу, и даже принял прозвище Брута — «тупицы» (Тит Ливий. История Рима Т. 1.— М., 1989. С. 59). Данный прием известен китайцам под названием «Притвориться свиньей, чтобы убить тигра» и является частным случаем стратагемы «Скрывать за улыбкой кинжал» (Зенгер, С. 150). Говорят, еще Лао-цзы советовал «мудрость за глупость выдать», а поэт- философ Су Ши (1037—1101) был автором крылатого изречения: «Мудрейший выдает себя за дурачка».

Дурак непробиваем и «непроходим»: «От черта — крестом, от медведя — пестом, от дурака — ничем»,— говорили наши предки. Пройдоха, прикидывающийся дурачком, волк в овечьей шкуре — страшен. Он — секретное оружие в психологических играх. Однако у сказки есть иные — магические — причины уважать дурака.

Трикстер скандинавских мифов Локи — изгой, но вызывает и страх, и почтение. Индейцы окружали почетом умалишенных. Русская низовая религиозность превозносит юродивых. Достоевский назвал роман о блаженненьком «Идиот». Все это явления одного ряда. Дурак в фольклоре свят по двум причинам. Во- первых, он отчасти смсховой герой, а смех — культовая сила, обеспечивающая плодородие. Во-вторых, в действиях дурака видны атавистические черты жреческих аграрных ритуалов: когда Дурак в сказке «сдуру» подрубает ноги лошади, это не что иное, как память о жертвоприношениях, а когда отрубает у зятьев мизинцы — об инициации. Жрец — чудак, безумец, волшебник, знахарь, шут — фигура медиаторная. стоящая между людьми и богами. Его зона действий — на границе нормы, посему он не должен, а значит, и не может обладать здравым рассудком.

XXI век на носу. Мир сказки давно преодолен, современным человек живет в другой вселенной? Не тут-то было. Чуть только массовое (и не только) сознание зазевается, как тут же ловится на одну из вечных приманок, древнейшую манипуляцию. Эти модели стандартны, хотя и перелицовываются. Что отлично известно аферистам и разного рода «великим комбинаторам», которые звезд с неба не хватают, зато свое дело знают туго.

А что же обманутое сознание? Оно откликается, но тоже своеобразно. Средневековое христианство, не зная, что делать с изгоем-медиатором, по-своему логично зачислило его в дьяволы. И обратно: когда прожженному хитрецу из народа требуется посостязаться в увертках со специалистом этого дела, сказка услужливо подсовывает ему черта.

Что общего между басней «Ворона и Лисица» и исповедью говорящей Головы в «Руслане и Людмиле»? Вроде бы ничего. Ошибка. Это варианты одной и той же истории. И хотя первый случай — рассказ о силе невинной лести, а второй — о братоубийстве на почве зависти, имеются веские причины полагать, что оба раза перед нами одна и та же нехитрая манипуляция. Попробуем на примере детально показать, «как это делается в Одессе». Сравним ситуации с точки зрения позиции соперников. Лиса — внизу, Ворона — на дереве. Ее статус обладателя, «почти победителя», в начале игры подчеркнут верхней позицией Взаимодействия персонажей происходят по оси «низ/верх». Карлик Черномор внизу, он путается в ногах у братца-великана (Заметим в скобках: по легендам, великаны всех стран и народов вывелись вследствие своей непроходимой тупости.)

Лиса — известный сказочный трикстер. У Черномора типичная характеристика трикстера: «умен, как бес, и зол ужасно».

Лиса лишена возможности достать Ворону, которая к тому же в любой момент может избавиться от нес — улететь. Полная параллель такому положению — неравенство сил братьев. Наступи великан на Черномора — мокрое место от него останется со всей его магией; тому же и думать нечего одолеть богатыря силой.

Лиса моложе Вороны — вороны живут до ста лет и, случается, владеют секретом бессмертия. Хитрец Черномор в согласии с индоевропейской моделью распределения ролей — также младший. Голова жалуется: «...когда бы (я) не имел/Соперником меньшого брата!» Ситуация: имеются две стороны, находящиеся в тайной распре, и объект вожделения, столкнувший их. Тайной распря названа не зря: ее наличие и сущность не известны «простодушной» стороне: Ворона считает, что Лисицу пленяет не сыр, а ее голос; богатырь до рокового момента не знает, что брат давно задумал погубить его...

Сперва кажется, что тут игра на двоих. Выигрыш — владение вожделенным предметом. Борьба идет между двумя сторонами за обладание: в первой фабуле — куском сыра, во второй — мечом. Это не совсем так. В басне о Вороне и Лисе на «кону» вовсе не сыр: Ворона им уже обладай, и сильно удивилась бы, узнав, что сражается за него. Далее: участников на самом деле не двое. Третий, несколько виртуальный, персонаж басни — Ворона-певица, то есть другое «Я» вороны. Этой другой, подавленной личности Лиса как бы дает «разрешение» выйти на первый план из-под колпака торможения и самоконтроля. Плата и пища — похвалы. Но кормят ими не ту Ворону, что держит сыр. (Сию поставлена задача «не замечать»; стороны в сговоре по этому пункту.) Подмена личности, наконец, совершается — треугольник манипуляции со скрипом и карканьем переходит в другое положение. В конце трансакции происходит конечный обмен, в данном случае — обмен «пищи духовной» (красивых словес) на вполне материальную. Гигант-богатырь, оставивший пушкинской сказочной поэме только Голову, гибнет не потоку, что доверчив, но потому, что возомнил себя хитрецом. «К земле приникнем ухом оба... / И кто услышит первый звон / Тот и владей мечом до гроба»,— предложил Черномор. «Я сдуру также растянулся... Смекая: обману его!» — признается Голова. Черномор спровоцировал ситуацию, где у старшего брата впервые забрезжила надежда побить его, притом его же оружием — хитростью. Следовательно, зависть братьев была обоюдной? Черномор завидовал росту и силе богатыря, а тот — его уму и хитрости... Чем это кончилось, известно. Произошла манипуляция по треугольнику, у богатыря внезапно обнаружилась вторая, прежде заслоненная братскими чувствами, субличность. Внугри Простодушного вдруг зашевелился «Хитрый» ... но шевелился недолго. Для справки: в данной фабуле меч — ложный объект вожделения, подставное яблоко раздора. На кону стоял не меч — Черномор использовал и бросил его. Ставкой была жизнь богатыря.