Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 06 ИЮНЬ

На волнах белые гребешки. С гулом и грохотом стучится море о землю, словно колотит о берег огромной, мокрой, тяжёлой рукой. У Ляли кружится голова, в ушах шумит, в глазах мелькает серая рябь.

За крутыми волнами не видно сизой полоски берега. Её тоже, наверно, совсем залило водой.

Вода дымится, она просачивается сквозь гальку. В воздухе носится солоноватая белая пыль.

Тут Люда, Света и Ляля сидели недавно на камешке.

Камня нет.

Вон там стояла землечерпалка. Нет больше землечерпалки. Вон там торчал из воды камыш. Затопило камыш.

Всюду, всюду вода… Вода гудит. У неё нет голоса. Она ревёт, как стадо коров. Она мычит так гулко и страшно, как будто грозит кому-то.

Всё уже краешек берега. Всё больше моря. Всё меньше земли.

Люди стоят, прижавшись к скале, и смотрят в воду.

- Сказала, не ходи… - говорит какая-то старушка. - Так нет же, пошла. Всю душу из матери вынула!…

Когда старушка говорит про мать и про душу, Ляля начинает плакать. Она вспоминает, что стоит одна на чужом, мокром, холодном берегу… что в толпе не видно даже тёти Сватьи, а что у всех здесь мамы. Она плачет всё громче.

- Ну, ладно, молчи, молчи, - говорит наконец какая-то тётенька. - Дитё, конечно, за бабушку убивается. Вполне понятно…

Тётенька вытирает Ляле лицо кончиком своей косынки, и от того, что кто-то её пожалел, Ляле становится ещё горше.

Она плачет так громко, что все оборачиваются. Она теребит свой армячок и говорит, как та старушка:

- Всю душу вынули!

Усатый председатель оборачивается и сразу узнаёт Лялю. Он подходит к ней, садится на корточки и показывает «козу бородатую»…

Ляля отворачивается и плачет.

Тогда председатель говорит:

- Ну, полно, полно, не впервой, не потонет твоя бабушка. Не в таких штормах бывала. Такое уж наше дело, рыбацкое, что ж плакать. За бабкой твоей никто не пропадал. Всех на берег выведет… Не плачь, дочка. Ишь ты, соломинка!… До чего ж убивается! А в море и так, чай, много воды солёной. - Наклонившись к Ляле, он бережно обтирает ей нос шершавой рукой. - Не плачь, коток!… Куда надо, так дадено знать и без слёз твоих… Даже в центре, в райкоме идёт большое волнение… Если будет надобно, так полетит над самым над морем самолёт «У-2», чтоб бабку твою сыскать… Сам сяду, сам стану глядеть. Нам, детка, каждый рыбак дорогонек. У тебя вон бабка, а у меня их в море вон сколечко!… - он широко разводит руки. - И четверо, зёрнышко ты моё, сыновей…

Председатель берёт Лялю за руку. Лялиной руке становится теплей, совсем тепло. Она крепко держится за его большую руку и прижимается головой к его кожаной тужурке. Ляля смотрит на море и на пушистые добрые усы председателя. А море окатывает его резиновые сапоги и брызжет пеной на лялины новые тапочки.

- Ну, ладно, дитятко, ладно, - говорит председатель осипшим ласковым басом. - Ладно, сейчас придёт твоя бабушка. Вот даже катер в море за ней послали… Придёт, придёт твоя бабушка…

И Ляля понимает, что все, кто здесь, на берегу, все эти люди кого-то ждут. Один - папу, другой - маму, а третий - дочку. И всех, всех этих людей должна привести назад её бабушка. Она узнаёт в толпе даже того рыбака, который сказал, что его оговорили бабке и положили живого в гроб… Он смотрит в море, глядит вперед, прижав козырьком ко лбу ладонь, и говорит: «Мда…»

- Что за дитё? - спрашивает рыбак, увидев, как Ляля жмётся к председателю. - Не припомню что-то…

- Варвары Степановны внука, - отвечает тот. - Константина дочка. Из Ленинграда, к бабке в гости приехала.

- Так, так, - говорит рыбак и смотрит на лялины новенькие тапочки. - Ишь ты, вся исплакалась, - говорит он вдруг. - Видно, любит, жалеет бабку… Придёт твоя бабка. Ты даже в уме не держи чего худого. Не бывает, чтоб не пришла. Она у нас самый ведущий бригадир. Знаешь, какой? Во!

Рыбак садится на корточки и показывает Ляле свой коричневый большой палец.

Ляля смотрит на его палец и молча глотает слёзы.

«Не придёт моя бабушка, - думает она. - Бабушка не придёт». «Схорони меня, внученька, на Есенской косе, - вспоминает Ляля. - Там мои деды спят, там и мне, рыбачке, лежать пристало».

И вдруг, как будто отхлынув от ног, от берега, от тапочек, стучит ей в сердце большая волна: бабушки нет. Не вернётся бабушка… Как же так?… Как же так не вернётся?… А кто. же скажет, чтоб ей расчесали косы?… «Кто эта девочка?» - спросят на винограднике. «Это внука Сущёвой, - ответит Света. - Варвары Степановны, бригадирши, что в море потонула».

Как так потонула? Да как же?… Да что ж такое?…

Ляля стоит, растопырив руки, и глядит на свои тапочки. Она хочет вздохнуть и не может.

А кругом уже совсем темно. Ляле видно, как в море, далеко за волнами, мигает большой белый глаз. Это маяк. Он указывает рыбакам путь, чтобы зря не блуждали по морю.

Люди приносят на берег фонари. Но свет фонарей не освещает моря, а только мелкую гальку на берегу. Ляля вспоминает про то,, как бабушка на цыпочках уходила из дому, как велела Сватье расчесать ей косы…

А вчера вот так же, наверное, стояла бабушка на берегу. «Где моя внука?» - думала бабушка, и: долго ходила по саду и по скале, и кричала: «Оленька, Оля!…»

А Ляля гуляла по винограднику и ела там виноград.

Луна взошла, а бабушка всё ходила одна по станице, ступала по пыльной дороге своими большими ногами в жилках.

Она ходила одна по станице, а люди заглядывали ей в лицо и говорили: «Ну, ничего,, ничего, Степановна, прибежит твоя внука». Только бабушка им не верила. Когда стало совсем темно, она зашла в пустой дом и стала глядеть в окошко.

Тузик выл на своей цепи… Может быть, бабушке захотелось плакать. Может быть, бабушка даже заплакала б, если бы не была бригадиршей. Бабушка, наверное, долго 'Смотрела в окно. К сердцу ей подкатывала волна, и бабушка думала: «Что же это, да что ж такое?… Где моя внука, Оленька?…»

А в это время Ляля ехала на телеге.

Так думает Ляля, стоя на берегу.

…А большое бабушкино море шумит всё тише. Всё ровнее становятся волны в нём. Тихо шурша, отступает морская вода всё-дальше от берега.

И вдруг где-то очень далеко слышится стрекотание, похожее на стрекотание кузнечиков.

- Идут! - говорит председатель, забывает про Лялю и оставляет её одну.

«Бабушка!» - думает Ляля.

- Идут, идут! - говорят кругом.

- Идут! - вздыхает та самая старушка, у которой вынули душу.

Старушка плачет. А кузнец в море стрекочет громко,, всё громче.

Он гудит и жужжит.

И вот совсем уже близко от берега виденное моторного катера. За ним, слегка накренившись набок, как пять лебедей, плывут под парусами пять больших лодок.

Все забывают про Лялю. И все толпятся у берега.

- Ой, пустите, пустите, тётенька! - говорит Ляля.

Только никто ничего не слышит. И вдруг наклоняется к ней тот самый седой весовщик.