Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1970 год

В прошлом году греческий военный режим предложил иностранным банкам делать вложения в страну «на интересных условиях». Результат? Цифры капиталовложений американских банков, в частности, достигли нескольких сот миллионов долларов. Механизм этого явления разъяснил мне в Афинах один экономист, уволенный с работы после переворота 1967 года:

— Проценты, получаемые иностранными банками в силу этих условий, выше, чем в любой другой европейской стране. Полковники пошли на это не только для того, чтобы иметь деньги, но и обеспечить себе в какой-то мере признание Запада. Неважно, что за эти кредиты придется расплачиваться втридорога. Иностранные капиталы — весомая подпорка и гарантия их будущего.

Таким образом, экономический и моральный бойкот режима, к которому призывали греческие политики в эмиграции, не выдержал конкуренции с «интересными условиями».

— Ладно бы речь шла о банковских вкладах. Но вооружать этих господ катерами-ракетоносцами и самолетами! — сказал мне молодой писатель, только что выпущенный из тюрьмы, где он провел год по подозрению в распространении запрещенной литературы.

Характерная черта: все, с кем сводила меня Марика, поголовно все, говорили не «полковники», а только «эти господа». Наши встречи были бы невозможны без ее помощи. Когда я пыталась заводить разговор сама, мне отвечали смутными улыбками, пожатием плеч или просто подозрительными взглядами. Греки молчат. Я уже знала об этом из уст побывавших за эти три года в Греции. Молчал деревенский поп в Фессалии, докер в Пирее, молчал лавочник в Салониках. Если бы не дружба с Мариной — до 1967 года сотрудницей молодежного журнала, а теперь гидом, — при встречах с греками я была б обречена на монолог.

Греки устали страдать. Это понимаешь, вспоминая о двухстах тысячах умерших от голода во время оккупации, о жертвах террора после гражданской войны. О сменявших друг друга диктаторских и полудиктаторских режимах. Каждое подобное потрясение заканчивалось тем, что наиболее динамичная, активная часть населения, в особенности молодежь, оказывалась в тюрьмах или концлагерях на островах Эгейского моря. Несколько поколений в этой стране отдали в жертву своих сыновей и дочерей.

Мы обошли с Марикой несколько знакомых домов, где Греция не молчала. Мы приходили туда поздно вечером, тщательно следя за тем, чтобы не привести за собой «хвост». Уже самое появление его означало бы большие неприятности. Донос может привести прямиком в тюрьму по обвинению в «предательстве высших интересов нации».

Люди исчезают. Чаще всего без всякого суда. Их держат когда неделю, когда год. Никому не известно, по чьему приказу их арестовывают, по чьему приказу выпускают. Официально власти заявляют, что в стране нет политических заключенных. Однако известно, что уже не менее 60 тысяч человек отбыли срок в лагерях «превентивного заключения». Те, кто возвращается, зачастую неохотно рассказывают о случившемся. У многих виноватый вид, будто они совершили нечто недостойное.

Я поняла причину этого стыдливого молчания, когда, вечером после тысячи предосторожностей выслушала рассказ одного студента.

— Они сделали меня предателем. Я никогда не прощу им, — он шепчет, стиснув зубы. Бледный юноша, совсем негероического вида. — ...Я не выдержал. Я не мог вынести. Никогда, никогда я не прощу им этого. Вы должны рассказать, до какой низости доводят эти господа честных людей.

Он рассказал мне час за часом историю своего ареста.

Его взяли днем, когда он возвращался с лекций домой, — на дороге его нагнала машина, и ему велели сесть в нее. Первый допрос был в районном участке асфалии — политической полиции. Уполномоченный по расследованию подрывной деятельности среди молодежи сказал, что к нему лично у них претензий нет. Ему нужно продолжать учебу, получить профессию и «стать полноценным членом общества». Цель же провокаторов, уговоривших его распространять листовки, — ввергнуть страну в анархию и отдать ее под власть иностранных держав. Провокаторы — трусы. Сами небось спрятались по углам, а его, студента, заставили отдуваться.

Студент молчал. Тогда в ход пошли угрозы. Уполномоченный сказал, что его завтра же выгонят из университета, сошлют на острова, он навсегда останется «подозрительным элементом», не найдет работы. Студент молчал. (Друзья говорили ему, что лучше всего молчать и не вступать с ними в разговор.)

Тогда уполномоченный и его помощник стали по очереди бить его кулаками по лицу, крича, что он агитатор и с ним надо расправиться: «Кто велел тебе подкидывать листовки? Кто дал тебе их?»

Люди из асфалии повалили его на пол, сорвали туфли, продели ноги сквозь спинку стула, положенного на бок, и стали бить палками по пяткам. Эта пытка — «фаланга» — была известна еще в глубокой древности. Так наказывали беглых рабов.

Они били его с полчаса. Сломалась палка. Он кричал от боли, утирая искусанные в кровь губы. Они подняли его и сказали, что, если он не скажет сейчас же, кто подстрекатели, ему будет так плохо, что он пожалеет еще не раз, что молчал.

Студента повезли в здание на улице Бубулинас. Название этой улицы звучит в Афинах так же мрачно, как четверть века назад для парижан звучала улица Ларистон — там помещалось гестапо... В асфалии на улице Бубулинас истязают, так сказать, стационарно, на специально оборудованных козлах, где металлические кандалы удерживают ноги истязаемого в определенном положении. Били железными палками, не снимая ботинок с ног. Боль приходила сквозь тело и впивалась при каждом ударе в мозг. В углу валялась груда обуви — когда разлетались подошвы, палачи натягивали на ноги новые башмаки.

Через каждый час его отвязывали и заставляли бегать вокруг козел — это не дает человеку свыкнуться с болью. Как видите, отточенная техника, свидетельствующая о глубоком знании предмета. Студент уже не мог стоять на ногах, его все гоняли, пиная ногами по позвоночнику.

Его начали бить в девять вечера. В пять утра он сказал, кто дал ему листовки... Его завернули в одеяло и швырнули в подвал. Там он пролежал два дня без воды и без пищи. Камера была длиной метр восемьдесят и шириной метр двадцать. В уборную ему разрешили пойти только на пятый день. Он полз по коридору на четвереньках, не в силах подняться на ноги.

Двадцать дней его держали на улице Бубулинас. Потом перевели в тюрьму Авероф. Увидев нары, он заплакал от счастья: можно будет спать не на цементном полу. В этой крупнейшей афинской тюрьме он провел сорок пять дней, прежде чем было подготовлено его «дело». Суд приговорил его к двадцати годам исправительных лагерей. Перед студентом разверзлась бездна.

Через пять месяцев пребывания в лагере на острове Энгин его вдруг выпустили и разрешили отправиться домой, взяв подписку о том, что он обязуется «хорошо вести себя». Иначе приговор вступит в силу в полной мере.