Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1979 год

Поступил я туда монтажником в январе, а в августе стал уже бригадиром. Работала моя бригада на Медвежьем, на всех ныне действующих восьми установках. Обжились, обустроились, наладили быт. И пожалуйте в Уренгой — начинать все сначала...

Не думайте, что я жалуюсь, — продолжал Ратиев, — наоборот, в подобных рывках для меня лично скрыта особая привлекательность. Сейчас на стройках принято — сначала жилье для людей, быт, затем остальное. Очень правильная установка, но мы, те, кто приходит самыми первыми, не можем удержаться от улыбки, потому что — а кто же должен строить этот самый изначальный быт?! Как раз мы. Отрезаем наши вагончики от электричества и воды, переносим в самую глухомань и начинаем все, как в первый день творения. В снегах, вдали от всего мира. Ледяной холод, который не разгонишь железной печуркой, еда — консервы, разогретые на той же печке, работа — формально посменная, а фактически сколько хватает сил. Вьюги и морозы зимой, комарье и сырая жара летом... Моя жена Валя, когда впервые сюда приехала, только спрашивала: «Куда ты меня завез?» Потом привыкла, привязалась к Северу. Сын Саша родился уже за Полярным кругом — сибиряк! Конечно, бывает порой нелегко, зато здесь увидишь такое, чего и на всем-то земном шаре немного осталось. Мы как-то с приятелем пошли на охоту и подсчитали, что за один только вечер над нами пролетело более двух тысяч гусей. Идут широко, слегка колышутся, как большие белые облака... А зверье — ласки, соболя, горностаи... Говорят, охота рождает азарт, но я, признаться, этот азарт к убийству не очень разделяю. Звери прекрасны на свободе, наблюдать за ними никогда не надоедает. А какие здесь рассветы, закаты, солнце от края до края летом, зимой — лихорадка северного сияния... Сам не замечаешь, как врастаешь в эти места, начинаешь болеть за них. Мы, например, считаем своей личной бедой, что у нас тут часто горит тундра. Когда едет тягач, из его выхлопной трубы — снопы искр. Если лето сухое, загорается ягель, гибнут деревья, которые страшно трудно здесь растут, остается выжженная земля. Исчезают куропатки, зайцы, глухари, а вслед за ними — песцы и лисицы. И все из-за плохой конструкции выхлопной трубы... Не думайте, что я один такой заботчик, — очень многие болеют за природные богатства Севера, хотя, может, не всегда знают, что предпринять, как ликвидировать бесхозяйственность и наплевательское отношение к природе... Здесь, по-моему, работает два сорта людей: одни — хозяева, другие — гастролеры. Гастролеров не терплю, гнал бы их отсюда, хоть и не хватает у нас постоянно рабочих рук.

— Ратиев?! — В бытовку заглянул парень в подранном ватнике, из-под которого выглядывал щегольской пестрый свитер. — Куда запропал?

— Иду. — Ратиев смущенно улыбнулся. — Вот такая наша жизнь. Зато когда выстроены первые здания, подключены свет и вода, люди начинают расселяться, а установки — работать, вспомнишь иногда начало, тронешь розовую кожу на ладонях взамен той, облезшей, и думаешь: черт возьми, а ведь здесь была голая тундра... Глянешь украдкой в сторону жены, которая, кажется, не прочь тут закрепиться, и начинаешь помаленьку собираться в дорогу. Настанет день — простимся и с Уренгоем...

— Не жаль?

— Конечно, жаль. Но ведь это еще не скоро — работы тут не на один сезон. И наплачемся и попразднуем — все будет!

4

— К празднику потеплеет, — сказал Игольников.

Я глянула в окно. На улице бесновался ветер, в стекла молотила снежная крупа. Конец апреля...

Человек за столом курил, прислушиваясь к завываниям ветра. Подтянутый, стремительный, загорелое лицо словно подернуто патиной многодневной усталости, но в глазах — сосредоточенность и упорство...

За окном на жестоком ветру стыл Уренгой. Двухэтажные прямоугольники, вокруг которых сгрудились машины, от юркого «уазика» до мощного «Урала»; грузно прилегли на снегу разноцветные «бочки» — новация Миннефтегазстроя, основательно потеснившая привычные вагончики — балки.

Представьте себе ярко раскрашенные цистерны, в которых прорезаны окна и входная дверь. Снятые с колес, живописно расположившиеся на снегу, они напоминают лежбище диковинных животных. Однако экзотические жилища эти удобны — тамбур, кухня, санузел, комнаты, оснащенные центральным отоплением и водоснабжением (иногда местным), — и выгодно отличаются от вагончиков тем, что значительно теплее, мобильнее, их можно интересно размещать и совмещать, создавая неожиданные и привлекательные зоны внутри города.

Разумеется, «бочки» — вариант сугубо трассовый, но на Севере быстро оценили удобство новых жилищ, и фраза «Пошли в бочку!» здесь ни у кого не вызывает удивления, хотя для непривычного уха звучит несколько странно.

А снег все сыплет и сыплет. Машины становятся белоснежными, у колес вырастают сугробы. Снежный покров растает только в июне, чтобы возродиться в сентябре. Игольников щурится на знакомый пейзаж и говорит негромко:

— Здесь приходилось взрывать каждый кубометр земли, потому что вечная мерзлота достигает крепости гранита. Но УКПГ, как видите, стоит. И город будет. Такой, как надо.

Владимир Игольников знает толк в городах, которые ставят «как надо». Молодым инженером вместе с друзьями высадился он когда-то на «кочечку» в районе Пунгинского газового месторождения. Здесь решено было построить поселок Светлый, и ребята добивались назначения сюда, как другие, более «практичные» их товарищи «выбивали» назначена в Киев, Одессу или Прибалтику...

Время показало: практичными, с любой точки зрения, оказались именно эти, начинавшие «с кочечки». Ибо они получили такой рабочий плацдарм, такие возможности роста и продвижения, какие не снятся в больших городах начинающим специалистам.

Владимиру Игольникову вместе с Анатолием Мандриченко довелось возглавлять первое комсомольско-молодежное строительно-монтажное управление в стране. В процессе строительства Светлого сложился удивительный коллектив личностей и единомышленников. Комсомольцы принимали участие в проектировании поселка, строили его собственными силами, ревниво охраняя каждое дерево. Планировка, интерьеры — все было своим, неповторимым, жизнерадостным, как знаменитое на всю Тюменщину кафе «Комарик»...

Вот уже который год социологи, руководители, комсомольские работники с пристрастием исследуют: отчего, почему? Как родилась эта большая удача?

— Как? — спрашиваю и я.

Лицо Владимира Михайловича теплеет. Главный инженер Уренгойгазпромстроя словно смотрит сквозь стены своего кабинета, сквозь годы.

— Пожалуй, главным в истории Светлого было изначальное стремление всех, сверху донизу, преодолеть унылый стандарт, делать все по-новому, по-настоящему, с пользой и радостью. Сейчас тут собралось много людей, связанных в прошлом со Светлым, — от управляющего трестом Василия Даниловича Чернышева до бригадиров, рабочих, даже, кажется, поваров... Поговорите с ними: для всех без исключения Светлый — лучшая пора их жизни.