Журнал Поляна - Поляна, 2012 № 02 (2), ноябрь

— Что, уже приехали?..

Платформа. Привокзальная площадь. Душный воздух, ни свежести, ни ветерка. А ведь море рядом… Пересели в автобус. За стеклом ярко освещенные улицы Неаполя, витрины магазинов. Вот и отель «Мажестик».

У дверей встречает Федор.

— Здравь жлаю!

— Что с «Торнадо»? — сходу спрашивает Тимир.

— Вот те раз… Ни здрасть, ни как дела… сразу «Торнадо»… Та шо с ним сделца? Пасеца на трафке в Кралевском парке.

У Тимира отлегло от сердца.

— Ну, прости, прости… Предчувствие, понимаешь… После Касабланки уже не знаешь, чего ждать.

Пожали руки.

— Докладаю, — рапортует Федор. — Дошли без потерь. Усе живы, раненых нема.

— Когда можно выходить в море?

— Та хыть завтра.

Что такое Неаполь? Город? Прежде всего, Неаполь — это Везувий. Его видно решительно отовсюду. Гигантский черный конус, уходящий в залив. Он словно пытается дотянуться до острова Капри. А кто это там теснится у подножья, поднимается по пологим скатам, карабкается к жерлу кратера в жабо из кружевных облаков? Что это за цветные букашки? Ах! Это город, это дома, в которых живут беззаботные неаполитанцы, легкомысленно забывшие участь Помпеи, Геркуланума и Стабии…

В самую несносную жару на вершине Везувия прохладно, мелкие камушки осыпаются под ногами, из широченной глотки сочится сернистый дым. С высоты как на ладони виден Неаполитанский залив. Словно взбешенный конь морского владыки ударил в берег копытом, окаймив бухту высокими мысами, убегающими в море островами, скалистыми вершинами полуострова Сорренто.

Утром короткая пресс-конференция в холле отеля.

И без того стоит несносная безветренная жара, а тут еще софиты, корреспонденты, фотокамеры…

— Как вы оцениваете свою победу в седьмой гонке Генуэзской регаты? Это, по-вашему, случайность или закономерность? — спрашивает репортер.

— Просто повезло с ветром, — отвечает Тимир.

— У вас именитые соперники: чемпионы мира, Европы, победители Олимпийских игр. Кого из них вы можете выделить в первую очередь?

— Агостино Страулино — у него огромный опыт и он тут хозяин.

— Вы всерьез рассчитываете на олимпийскую медаль?

— Если повезет с ветром. Мы неплохо ходим в шторм.

— Вы не оснастили свою яхту пулеметами, чтобы топить конкурентов?

— Пока нет. Вопрос решается…

— Если вы не победите, какое наказание вас ждет на родине? Вас посадят?

— Не думаю.

— Что вам обещали, если вы добьетесь победы? Очередное звание? Орден? Деньги?

— Главная награда для меня, как и для любого советского спортсмена, — олимпийская медаль.

«Надоели, — думал Тимир, когда удалось отвязаться, наконец, от газетчиков. — Скорее к яхте…»

У входа в Королевский парк стояли гвардейцы. Публику не пускали. На ровном зеленом газоне стоял «Торнадо», словно ракета перед стартом, белый полированный корпус, стройная мачта, четкие линии…

«Знал бы мистер Вильям Гарднер в 1906 году, во что превратится его „Малыш“». Вряд ли он подозревал, гоняя по Лонг-Айленду, какая судьба уготована его яхте. Правда ей изрядно подрезали гик [13] Гик — горизонтальное рангоутное дерево, по которому растягивается парус. и удлинили мачту, но, по-моему, это пошло ей только на пользу. Ведь с 1932 года «Звездный» — олимпийский класс.

Когда после Мельбурна получили ее из США и обмерили, выяснилось, что на шестом шпангоуте [14] Шпангоут — бортовая поперечная балка корпуса судна. допуск аж целых сто миллиметров… Сверились по таблицам — недопустимо. Как же так? Ведь вот же сопроводительное письмо: «Международный мерительный комитет, рассмотрев все размеры этой яхты, утверждает, что они отвечают всем правилам „Звездного класса“. И подпись: „Президент международного мерительного комитета Джон Тетерингтон“. В чем дело? Да если б мы знали раньше, что разрешен такой допуск, мы бы давно сделали яхту не уступающую по скорости примам чемпионатов, распрямили бы киль, улучшили обвод… Но ведь нельзя, сами себя „резали“. И тут приходит яхта, противоречит всем канонам, да еще и обмеренная главным в мире обмерщиком. Чертовщина какая-то! Где же истина? А истина, как всегда, оказалась в деталях… Стали смотреть оригинал таблиц, и все выяснилось: переводчик забыл перевести коротенькое примечание внизу страницы, а оно как раз о шестом шпангоуте. А если бы перевел, то я бы уже в Мельбурне гонялся на Таллиннской яхте вровень с грандами… Сколько лет спорил с конструкторами, обмерщиками, доказывал, что яхта Страулино имеет другой обвод, лучше, чем наш, сам им чертежи делал, пригодились навыки, приобретенные на авиазаводе. Но те только руками разводили: вот таблицы, вот буква закона… А оказалось, все дело в упущенном примечании…»

— Ни царапульки, — улыбается Федор. — Пылинки сдувал.

«Никаких переделок, — твердит сам себе Тимир. — Никаких наладок. Лучше все равно не сделаешь, а хуже — вполне. Только время зря потеряешь».

Но руки так и чешутся перебрать все по косточкам, проверить каждый винтик — как он привык делать всякий раз перед стартом.

— Яхта ву полном упорядке! — будто читая его мысли, говорит Федор. — Давай спущать на воду.

На берегу царит возбужденная суета. Флаги разных стран, яхты, паруса… Карло Роланди — шкотовый Страулино — приветливо машет рукой. Все гавани Неаполя забиты крейсерскими яхтами, моторными и парусными. Вон трехмачтовик таиландского принца Бига-Бонзе, а вон океанская яхта венесуэльца Даниэля Камео, строительного «короля», он пересек Атлантический океан за восемнадцать дней и собирался принять участие в гонке «Звездников» со своим сыном Педро.

Автокраном спустили «Торнадо» на воду. Обошлось без происшествий, если не считать, что Федор, закрепляя тросы, поскользнулся и свалился с платформы. Но, что ему сделается? — ни одной царапины.

«Очень уж все гладко складывается, — тревожится Тимир. — Пароход не задержали, яхту не повредили, все целы… Не к добру это… Что-то будет…»

Наконец, под легкий, едва уловимый бриз, вышли в море. Пахнет теплой морской водой. Солнце жжет немилосердно… На рейде стоит трехмачтовый парусник «Америго Веспуччи» — гордый красавец, две широких белых полосы вдоль черных бортов. На нем в Неаполь привезли олимпийский огонь.

«Ветер, похоже, совсем стихает. Не стоит отходить далеко от берега, как бы не унесло течением…» — думает Тимир.

Яхта идет легко, четко слушается руля, но при таком ветре особенно не разгонишься.

— Роланди сказал по сехрету, что тута ветер дуить как по заказу Страулино, — говорит Федор, — в одиннадцать еле-еле, к полудню — один балл, в час — два, к вечеру — три. И отдыхай…

А на берегу их уже ждали отклики местной прессы:

«Советский спортсмен заявил, — писала какая-то газета, — что он очень надеется на штормовую погоду, так как его яхта рассчитана на плавание при ветрах, превышающих пять-шесть баллов. Учитывая, что волнение моря в это время года в Неаполитанском заливе редко превышает три балла, остается пожелать советскому спортсмену прихода цунами, чтобы он сумел продемонстрировать все свои скоростные качества».