Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

А вот теперь я думаю и злюсь –
Какой там Ленин и какой там Сталин?
Один Державин лишь монументален –
Не трусь, еще проснется наша Русь!

А за окном опять идет снежок,
Такой веселый, на бомжа похожий,
И улыбается ему прохожий,
Его воспринимая как ожог.

Мой милый друг, я сделал выбор свой –
Глоток свободы и глоток природы.
Я у волчицы принимаю роды,
За мною звезд всегда идет конвой.

Чем кончится все это? Никогда
Не кончится, а будет длиться вечно,
И будет плакать ночь, и будет течь на
Плечи мои мертвая вода.

Настанет день, хороший день такой,
Когда ты поглядишь на мир иначе,
И улыбнешься, и зайдешься в плаче,
Объятый необъятною тоской.

Потом настанет жалкая пора
Австрийцев, немцев и других французов,
И одноглазый тут придет Кутузов,
Чтоб ропот отличить от топора.

Он медленно поднимет АКМ
И поднесет его к слепому глазу –
Твой АКМ! – и страшно станет сразу
Французам, немцам и румынам всем.

Кромешный август, черный Сталинград,
Где по ночам светло лишь от бомбежек,
Где и чернобыльский рыдает ежик,
Где Бог тебе не друг и черт не брат.

Что, стало страшно? Да, ведь там солдат
Через минуты две как умирает.
Офелия в реке белье стирает,
И мерзнет от мороза супостат.

Ну что ж, придумаем другой сюжет,
Немножечко отличный от вендетты –
Там ни Ромео нет и нет Джульетты,
Да и Шекспира, в общем, тоже нет.

Гам кровь с любовью сладко рифмовать,
Там поцелуй останется на ужин,
Там ты настолько нежностью контужен,
Что девушку не уложить в кровать.

А что Россия? Что Россия – там
Безмолвствуют и водку пьют сердито,
И греки там молчат, и Афродита,
А кто и говорит, так Мандельштам.

Экклезиаст пусть тоже помолчит,
И кто его, безумного, придумал:
Иди, мол, в бездну и гори в аду, мол,
Где жизнь твоя поднимется на щит.

Вернемся в Русь. Березки тут растут,
Которых да не раз воспел Бианки,
Тут рубят головы порой по пьянке,
Кресты святые ставят так же тут.

Ах, как они сияли те кресты
На куполах высоких и прилежных.
Я так любил их, радостных и нежных,
Чтоб тоже головы рубил. А ты?

Калашникову что тебе скажу:
В дырявой нашей памяти увечной
Одна лишь дружба остается вечной,
Любовь и страсть подвластны дележу.

А впрочем, знаешь, не об этом речь –
Подумаешь, блондинки иль смуглянки,
Они, как те клубнички на полянке,
А речь о том, чтоб нашу речь сберечь.

Пусть плавают в речушке караси,
Пусть бабочки пернатые порхают,
Пусть желуди под дубом отдыхают,
Пусть длится жизнь на солнечной Руси.

О чем я? Не скажу тебе о чем.
Ты сам поймешь, пространству потакая
И времени. Гляди зима какая –
Печаль и грусть, и вечность за плечом.

Какой там космос! Видишь чернозем?
Там Мандельштам, и Пушкин, и Державин.
Не Волочкова, даже не Аршавин –
Когда б ты знал, какой мы воз везем!

Вселенский продолжается пожар,
И Бог похож на дедушку Мороза,
В одной его руке мерцает роза,
В другой – стеклянный и волшебный шар.

В котором видно все как наяву,
В котором жизнь расти не перестанет,
А роза то Снегурочкою станет,
А то пролеской прорастет во рву.

Пройдем теперь в прифронтовой лесок,
Там столько васильков и грабов грубых,
Там вечность отпечатана на трупах,
И кровь не проливается в песок.

Герой не тот, кто кушал героин,
Общаясь с веной мыслью сокровенной,
А тот, кто жил лишь жизнью сокровенной,
Как парусами Александр Грин.

Мы отвлеклись. Забыли, что вдали
Или вблизи мороз не то рисует –
Он плоть твою так нежно полосует –
Какой там к черту Сальвадор Дали!

Что Эдуард Мане, что Клод Моне,
Да, хороши, но мне милей Саврасов –
Грачи без выдумок и без прикрасов,
Но мне это достаточно вполне.

Попробуй жизнь прожить и проживешь,
Одним мгновеньем долгим начиная –
Не так, как эта бабочка ночная
Набоковская и не так, как вошь.

А как звезда, летящая в ночи,
Чтобы светить бомжу или святому,
Чтобы тебе помочь дойти до дому –
Да ладно, друг мой, лучше помолчи!

Поговорим о главном – о душе,
Которая помолвлена с судьбою,
Которая живет сама собою
На невысоком третьем этаже.

А выше солнцем говорит луна,
Кокетничает, дурочка такая,
И звезды улыбаются, сверкая, –
Важнее хлопка и нежнее льна.

И Бог опять приходит на балкон,
Чуть бородатый и чуть-чуть поддатый,
Смущенный неожиданною датой,
Которая бежит за ним вдогон.

Можно плетень и судьбу чинить,
Но такая вот жизнь начинается –
Хочется нежное сочинить,
А нежное не сочиняется.
Не потому, что ушел во тьму
Бог, как часики, тикая,
А потому, что уже никому
Не нужна эта нежность тихая.

Одиночество – это луна в окне,
Чай в стакане и жизнь в бреду.
Одиночество – это душа в огне
И постылая плоть во льду.
Хорошо-то как: ни стол накрывать,
Ни посуду потом не мыть.
Даже розами не устилать кровать –
И возлюбленной не хамить.

Пустынная степь, луна,
Ковыль, поглощённый тьмой.
Дорога всегда длинна,
В особенности домой.

Так сладко купать в пыли
Босые подошвы ног
И лишь на краю земли
Узнать, как ты одинок.

Не мытарь, не фарисей –
Когда же взойдёт заря!
Так шёл домой Одиссей,
Расталкивая моря.

Лет, может быть, через сто
И ты, ощутив предел,
Придёшь, чтоб увидеть, что
Твой дом давно опустел.

Дождик какой опять –
Шепчущий, просяной.
Спать бы теперь да спать,
И Бог с ней, с этой страной!

Да нет, говорит трава,
Не верь чужим небесам.
Вот как поставят у рва,
Так станешь травою сам.

Поймёшь лишь перед бедой,
Что ты с ней одних кровей.
А ров наполнен водой,
А глина полна червей.

Дар простоты не каждому даётся,
Лишь избранным. А прочим остаётся
Уродовать классическую речь,
Побрякивать, отпугивая граций,
Фальшивым серебром аллитераций
И сонные метафоры стеречь.