Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016
- Название:Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016 краткое содержание
Журнал поэзии «Плавучий мост» является некоммерческим изданием, выпускается на личные средства его создателей, при содействии и участии издательств «Летний сад» (Москва, Россия) и «Verlag an der Wertach» (Аугсбург, Германия). Периодичность издания – один раз в квартал.
«…Спор о том, какой должна быть поэзия, что в ней можно, что нельзя, слишком давний, чтобы надеяться на его разрешение. Надежды же на то, что она подчинится неким принудительным нововведения, представлениям меньшинства или даже большинства просто нет: она будет такой, какой её видит и слышит Поэт. Полагаю, именно поэтому тайна её очарования сохранится до тех пор, пока Поэт будет оставаться тем единственным, кто не знает как стихи пишутся. Пусть это знают критики и даже читатели – но не поэт…»
Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016 - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Погром в Белой Церкви
В погребе с младенцем бабушкой
Тетя Рая, в огромном,
И хозяин осторожно ей:
Тихо, тихо сиди!
Вы ж поишьте трохи борщику
Коли ищеудома…
Чи вам сала… так неможно його!
Ну хлибця тоди.
Я в тоннель на небо вылезу:
Белым-белая хата,
И стоят там, машут крыльями
Те чужие хохлы,
Те чужие да премилостивые.
Я теперь виновата
Где для них мне изобильные
Поставить столы?
Байрон и Пушкин
Черный бронзовый Байрон стоит на реке
И молчит на английском своем языке:
Радость, радость от пуль умереть на песке!
Черный бронзовый Пушкин стоит на реке
И молчит он по-русски, подавшись вперед,
Что на белом снегу он от пули умрет,
Радость, радость она его сердцу несет.
И молчат они оба, и этот, и тот,
Чтобы тайну не выдать загробных высот.
Я богомаз
Освяти, Господь, всего меня-человека.
Вот лицо Твое, я его подглядел у грека,
Вот и паллий, какой носил византийский цезарь,
Тот, что прежнего цезаря в сакриуме зарезал.
Я писал, томясь по Тебе, Твои руки-лилии,
Чтобы жены много веков на них слезы лили.
Мне за то прости блуд рук и уст непотребство,
Или в шар скатай, чтобы снова слепить из теста
Океан
Бывают стихи
В кричащих лесах и глухих.
Глух запутанный сон, глух гнев,
Что не вышел вовне.
Глух песок, самшит
И река, что так мельтешит.
Но кричит солнце и щит
Океана под ним:
Ты силен, горяч, ты любим,
И ты равен им!
Шипят камни и облака.
Сунь руку Господь –
Обожжется рука.
Эшер
Стая маленьких ящериц
Превращается в птиц;
Птицы – в сумрак, дымящийся
Миллиардами лиц.
Все кипит, перемешано,
Праздник метаморфоз.
Мне б хоть ящеркой Эшера,
Но туда, где есть воз –
дух
Стул
Больно спине,
Когда человек,
Чья радость – это еда,
Садится плотно,
Вольготно –
Навсегда
Мне вес отдает, а сам
От телес избавлен,
Летит себе в небеса.
Я им раздавлен.
В потолке открылся сезам,
Беседа стремится за
Границу мира идей.
Цари они, боги:
Зачем же им ноги
Внизу, в темноте?
Ведь лица людей –
Небесные клапаны.
А он внезапно
Оглянувшись, тайком
Лицо утирает платком.
Как тучность тяжка
Как жизнь проскака,
Как ноет нога,
Как скрипит и
Навсегда к сиденью прибита.
Букет
Нет, не выброшу ради того тюльпана:
Свеж и белеет атласный локон –
Воротник голландского капитана
На темной куртке. Задник без окон.
Лепесток руки, вполоборота
голова,
Рот сжат, в нем мерцает вишня…
…Нет, пусть выбросит: только не я, а кто-то –
Как обо мне еще скажет Всевышний.
Царь
вот комод; верхний ящик застрял навеки
и открытка с прошлого дня рожденья
перед тем, как кинуть в моря и реки
всем как царь раздать
по прикосновенью
Лампа
Грех: подмигиванья, ужимки,
Святость: нимб на столе.
Смерть: повисла пружинка
В мутном стекле.
Виталий Леоненко
На память
Я родился в Сибири, вырос и почти всю жизнь живу в Южном Подмосковье, на Оке. По образованию историк. Занимаюсь переводами, в том числе поэтическими (они изданы под псевдонимами). Свои стихи стал писать, если не говорить о детских и отроческих опытах, после 45 лет.
В моём подходе к поэтической работе, в самом понимании того, что есть поэзия, сказалась, несомненно, четверть века, отданная служению в церкви. Под этим углом я смотрю, например, на поэзию Петрарки, прочитывая его как человека молитвы и литургии. Литургическое измерение в сознании Петрарки и создало сверхчеловеческий, заполняющий собою всё мироздание, образ его Лауры; у последователей, не имевших его опыта, «петраркизмы» обесценились до простых гипербол и штампов. Первое из напечатанных моих стихотворений так и называется – «Литургия Слова». (Пользуюсь случаем поблагодарить Сергея Стратановского и Ольгу Логош, по чьей инициативе оно было опубликовано в «Зинзивере» в 2010 году.) В отношении к тому, что в поэзии я люблю, и к тому, что делаю сам, наиболее важным критерием для меня всегда остаётся глубина опытного постижения, переживания реальности. Ведь молитва и литургия, если рассматривать их как акты внутренней жизни верующего, суть странствие, исследование неоткрытых глубин – в себе самом, а затем и во всём сущем. Поэзия в этом отношении близка к молитве и к литургии, но у поэтического странствия есть свои, отдельные аспекты. Если молитва (во всяком случае, в христианском понимании) стремится к некой высшей цельности, отсекая всё фрагментарное, поэзия, по большей части, обращена именно к фрагментарному, наполняя маленькие и эфемерные вещи бытием до размеров вселенной и вечности. Как говорила Симона Вейль, в каждом подлинном шедевре присутствует вся полнота времени и пространства. В поэзии я ищу, прежде всего иного, этой полноты, достигаемой любыми речевыми средствами, любой техникой, на любом тематическом материале, при одном условии – внутренней честности. Названный критерий для меня сближает, роднит столь несхожие вещи, как, например, стихи Мандельштама 1920-1930-х годов, стихи дорогого мне Сергея Стратановского (именно они дали импульс моим первым «взрослым» опытам) и многие образцы народной песни.
Хотя сегодняшний день человеческой цивилизации не уверяет в том, что её развитие в XXI веке будет мирным и поступательным, поэзия непременно сохранится и будет нужна. Подчеркну, что в поэзии, по самой её природе, заключено противоядие от тоталитарного мышления, вновь затопляющего планету. Осознавая эту перспективу и связанный с нею моральный долг, я и пишу то, что пишу.
Три часа на берегу
Запад – пенка топлёного молока.
Запад – кисельные берега.
Глину небесного потолка
берёзовая белит кисть.
Вязнет в сугробах медленный ход.
Рвётся по шву натянутый лёд.
Трясогузки ныряющий лёт.
Трясогузки звенящий свист.
Морщится гладь зелёной воды.
Розова плоть далёкой воды.
У полыньи затерялись следы
позавчерашних троп.
Через плетни перекличка псов.
Головы вётел – мысли без слов.
В голых ветвях – забытьё без снов,
В переплетеньях строк.
Стынешь, но глаз не отводишь, пока
простынь льняную расстелит Ока
и, засветив свечу в облаках,
распустит косы огня.
Трогаешь лоно её берегов,
и обжигает пальцы любовь.
Краснеешь лицом. И льётся ливмя
пламя в колодцах шагов.
Апрель 2013
Интервал:
Закладка: