Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

больше в глаза докуки
и старухи в старухе

время как молоко
сбитое молотком.

вижу голос в темноте
и мокнет дым и парит
звёзды ползают в молоке
но не видно, говорит

сколько раз одеялом
не укрывайся а смертельно.
что-то дрожит справа
и не может выдвинуться

а нетуже ничего да
только скопление тёмного
лишь раз озябнешь
и всё непоправимо.

это поминки
это родовая память

связанный крепко лежит в собственных верёвках
и корни волос доедают свои участки
вода замечает и взрывается
срывая с костей землянику

это правовое поле
это электрическая дуга

нет ничего положительного
только куски проволоки
окопы и полигоны
а текущие коровы проваливаются в степь

отвернувшись раз
не вернуться к месту захоронения

кресты по всей неуёмной степи
отмороженные глаза по всей бесконечной степи
миллиарды раскрытых ртов со снегом и проволокой
здесь же.

будет канатоходство
и ласточки из спины пролетят
памятник всех забудет
даже капельницы весны

чётное поколение
запаянное в карусельный хлеб
как увлечённое
остановит зимы бассейн

все ли успето? как-то
строгость листается по странице
прячутся новосёлы
в дереве обитаемом

вылетят из спины и
аллилуйю каждому вынесут
зря мы подложно выли
при сухарях и от жажды.

…кончился паспорт и негде писать на полу рукава…
…самуРая поёт ай да где ж вы мои…
…малыши это было неделю в огне…
…потому что нафаршировано мёдом потом…
…всё узнаешь зачем этим рёбрам нужны…
…фотографии марса и радиоактивное море рыжего…
…цвета где можно вырвать страницу прибоя…
…услышать священные клады дубовую жизнь в километре…
…от головы с насекомым колодцем…
…крылатая кухня зелёная кошка постельная жатва нигде…
…не выглядит словно прозрачней осколка…
…в живот и небо сочится в прохладную скорость медленно…
…сваркой снимать паруса чугуна и отслаивать волны.

на дне реки какой-то Робинзон
(еврей наверно) доедает рыбу
сырую, и ползёт над головой
баркас железный с синими бортами,
гудит над головой пыхтит трубой
как трубкой– –
а рыба с Робинзоном говорит
и колется кистями от испуга:
– я в прошлой жизни лисий воротник
меня дарил жене Уинстон Черчиль
ещё живой, мне кажется что небо
вверху несёт водоворот
винтами, нас порубит в мясо.

но Робинзон не может отвечать
он сам напуган заползает в ил
кряхтит кидает к берегу беззубок
сметая на своём пути
все гнёзда галереи колоннады
откапывая золото в мешках
контрабандистов сгинувших под током.

однако август, холодно, роса
замёрзла и втянулась до предела.
а Робинзон вытаскивает сети
вытряхивая серый пенопласт.
стоит как вкопанный по самый подбородок
и не моргая смотрит в густоту
нефтепродуктов на замёрзшем пляже.

Тихий пасечник, соты твои пусты, как сады,
сиротея, просишь ещё немного родства.
Семена сухих губ превращаются в глиняные слова,
колосятся трещинами, шепчут – воды, воды,

но, увы, умирают, хоть сразу им пить даёшь.
Символ глиняных сотов в ладонях уже невесом.
Ты лишён дара речи. А клёны цветут кругом
и взахлёб хвалят нежный воздух, весенний дождь.

А в твоём сознанье зима, удушье, беда.
На молочном снегу ворох жёлтых умерших пчёл –
оболочки слов, ты их создал, понежил, прочёл
и, увидев их смерть, навсегда отпустил в холода.

Бросить соты пустые – решает пальцев суд!
Лучше выменять их на блага или продать с лотка.
Но кто скажет, что глина на языке не сладка?
Слаще мёда, когда к кадыку подступает зуд.

Пусть молчит, сколько может, униженная гортань.
Новых рек не услышать, пока запрещает снег.
Но дождёшься рождения – слово живое у рта,
словно чёрточка боли, даст наконец побег.

Назову тебя Тютчев. Светлый каменный лес
разделяет тебя и меня в погожие дни –
ты даруешь мне много имён, существ и небес,
и худых корней, авось приживутся они.

Я в тебя не верю. А имя тебе даю!
Ты стихов не диктуешь, не являешься в срок.
Только – слышишь? – кто-то в моём захудалом раю
начинает песнь, как крошечный кувырок.

Я тебя только слышу – это вопрос границ.
Замолкаю, чтоб собственным звуком тебя не спугнуть,
и в ушко иголки протягиваю гранит,
и из слов, как звёзд, слагаю свой Млечный Путь.

Ты легонько отталкиваешь – мол, пора, пора…
И плывёшь, одиночка, на новых моих стихах –
между тылом бумаги и острием пера,
в моём горле, моих ушах и моих глазах.

Я уже не боюсь, что на город падут снега.
Тютчев, где твоя новая заводь? У чьих камышей?
У тебя иногда нет арфы, у меня – ушей,
но потеря ненужного нам с тобой дорога.