Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016

Тихо и глубоко
вздохнул
дракон
во тьме ночной
Мертвого
легкого как пушинку перенес
с места
на место
На его веку прошло
время этого человека
Жуткое и сладкое
одиночество
…как хотелось чтобы
человек тот
дышал

Первобытный человек, я могу,
могу только смотреть.
Вдыхая и выдыхая.

На берег
песка и красной глины
прибывает ветер
и снова
посмотреть на море
колеблется горизонт…
В последний раз
выпущу
неразумный клубящийся сонм богов
выскажу им истину
вырву крылья
в кого превратиться
как тепло как одиноко на берегу морском

В своей кубической комнате
живший столько лет
я мертв.
Протянется солнце
осветит красные корешки книг
графин розовый с синим
зелень стеблей
Оставил записку на столе
– сейчас буду
…а ушел навсегда

Говорю им –
несу в себе
и жизнь и смерть,
такими, какие они есть на самом деле
смеются все…
А как счастливо можно было бы
прожить эту жизнь.

Осень
очень
тяжело
пробирается к себе в логово.
Стило
сосны-писаря
оцарапало щеку
хозяйки.
Стайки
ворон
устроили небольшой содом
на подходах к ее участку,
и ветер на яхточках дней
рвет оснастку.

О многом мальчик деду говорил,
а бабушка в сторонке засыпала.
Вопрос к вопросу мальчик городил…
Угомонившись, начинал сначала.

«Она умрет, – мальчишка все твердил, –
и ты умрешь. Тогда на кой вы жили?
Кого-нибудь ты в жизни победил?
Тебя любили?»

Растерянно отмалчивался дед,
не понимая внуковых вопросов
(да и не слыша их): какой еще ответ,
когда снопы не убраны с покосов.

Вернется сын, махорки принесет,
и надо будет вычистить колодец,
и, может быть, старуха поднесет…
Заезжий горец

на Ленина палатку основал,
а дед там не был…
Мальчишка все болтал и нападал,
а бабушка, забывши про аврал,
глядела в небо.

Ангарской швейной фабрики
красивое пальто.
Порхают плечи-зяблики,
и ножки без понтов
бегут обыкновенные,
по площади летят,
и дремлют тени пленные,
и ангелы хотят.

Тебя нашел в столетии прошедшем.
Ты служишь проституткою в столице.
Ты – самая красивая из женщин,
но принц не снится.

Ты запросто отказываешь мужу
сутра, не объясняя – все понятно.
И чтение – одна из тех отдушин,
что врет приятно.

К тебе подходит призрак еле слышно,
ноты не замечаешь, вся в романе…
И молодость растерянная вышла…
И ты уже на грани… И за гранью.

Иди домой, там твой опять нажрался.
Повздорил с кем-то из своих, подрался,
разбил окно, а ведь декабрь. Там дети.
А сам разлегся, сволочь, в туалете.
От шума не уснули до утра…
А ты-то, дорогая, где была?

Пришел из зоны брат,
и каждый в доме рад.

Отец от счастья плачет,
бутылку мать не прячет,

несут еду на стол –
из зоны брат пришел.

В пивбаре мужик
искал туалет,
упорно тыкался в стену,
выпивший, заполошный.
Конечно, он был смешон.
И я рассмеялся.

А потом подошли
пять его собутыльников,
и затеялось долгое,
неприятное разбирательство.

Офицеры вертели стволами,
кидали пачки банкнот
(какие они крутые),
но вскорости все уладилось.
– Мы стояли на защите Белого дома, –
после мира рассказывали они, –
но сильно не пострадали.
Только вот Саня
(тот дуралей)
слегка контужен
и плохо в сумерках
ориентируется.

Напишу я еще одно
шутливое стихотворение.
Умное посмотрю кино,
вином напою растение…

И стану всамделишным,
настоящим, живым…
Парашютистом денежным,
аквалангистом злым.

И приземлится в середине тайги
документ с фотографией и пропиской;
и не будет руки
играть с моей одалиской.

У меня нет тем.
Лучше я бекон съем.
Лучше я сниму стресс
тем, что подожгу лес.

Листьев соберу стог
(столько не найдешь строк),
веток натащу воз
(столько не родишь слез);
и покой уйдет в дым;
я, как поводырь, с ним.

Глупые верлибры,
блудные слова,
где хотят – присядут,
с кем хотят – поспорят…

Никакой отчетности,
и расстрелять не получится…

Умер человек в парикмахерской.
Тромб или в этом роде.
Скорая ждет в очереди –
необходимо достричь.

Перевозим покойника.
Несем к самолету,
потом на машине
и еще служебный автобус.

Пассажиры нервничают на посадке
в любом виде транспорта.

Лыжники по лужам
катятся вперед.
Мальчуган Онуфрий
лыжников ведет.

Мальчуган серьезный,
староста звена…
У него от капель
морщится спина.

Выполнить заданье
нам велел физрук:
топчем возле зданья
школы свежий луг.

И зачем мы губим
травку – не понять,
и никто не скажет,
скоро ль лыжи снять…

Отпусти от себя время.
Все равно контролировать бесполезно.
В кого попадает семя –
известно
(по паспорту), но боль в глазах,
и сколько за ней таится!

Биться
сердечная птица
продолжает впотьмах,
пах
вылизывает волчище;
времени не имеет
плоть –
время не побороть.

Есть в слепых беззащитность:
невозможно локтем задеть;
он как будто в прозрачной колбе
заспиртованный экспонат.

Едет ли он в маршрутке,
топчется в магазине,
люди пихают его,
ругают: ты что, ослеп?

Другие ж наоборот
уступают дорогу
и готовы еще извиниться
за свое хорошее зрение.