Драмы и комедии

Р ы г о р. Что?

К а с т у с ь, Н а с т у л я (встревоженно) . Расстреляли?

Батура не отвечает и продолжает наигрывать тот же печальный мотив. Все молчат, затем начинают петь.

Минуту все молчат.

Б а т у р а. Что ж это вы запечалились? Тоскою панов не возьмешь.

Н а с т у л я. Хлопцев жалко.

Б а т у р а. Весть эта весь уезд облетит. Всю округу. Сотни станут на их место. Мы станем…

Подходит М о р г у н со свертком бумаги и клеем.

Добрый день, пан староста! Вы, кажется, в управе сегодня были? Что слышно на белопольском… тьфу, чтоб ему пусто!.. На белом свете?

М о р г у н. Новости важные. Заработки вам привез. (Приклеивает к стене объявление.)

Б а т у р а. Это хорошо. Хоть на керосин копейку-другую заработать. А что, заработки большие?

М о р г у н. Вот почитайте.

Все заинтересованы, встают и подходят к объявлению.

К а с т у с ь (читает) . «Уже восемь месяцев, как в уезде орудует банда атамана Дрыля, которая терроризирует самых уважаемых и почтенных жителей уезда и лучших сынов отчизны. Они произвели расправу над паном Монця, паном Дзюбецким, паном Щекало и пани Яндрыховской. Эта банда осмеливается нападать на обозы и штабы, дезорганизует тыл нашей армии, которая спасает страну от безбожников-большевиков. Всему населению уезда вменяется в обязанность: кто нападет на след банды, должен немедленно уведомить польскую власть. Кто будет знать хоть что-нибудь о банде или ее атамане и не заявит, будет строго наказан, как изменник. За голову атамана назначается награда — пятнадцать тысяч польских марок…»

М о р г у н. Вот если кто знает, где он орудует, — пятнадцать тысяч в кармане.

Б а т у р а. Это не так просто, пан староста.

Н а с т у л я. Пускай дядька сам идет на такие заработки.

М о р г у н. Если б я знал, где он скрывается!

Б а т у р а. Так и мы ж не знаем.

К а с т у с ь. Кто пойдет по Данилову голову, тот свою пускай дома оставит.

М о р г у н. Нагнал он вам страху.

К а с т у с ь. Не так нам, как панам.

М о р г у н. Трусы! (Уходит.)

Парни провожают его злыми и насмешливыми взглядами.

К а с т у с ь. Ишь чего они захотели!

Б а т у р а. Съела бы жаба орех, да бог зубов не дал.

Н а с т у л я. И неужто найдется гад, что такого человека продаст?

Расходятся.

Р ы г о р (один, еще раз читает объявление) . Пятнадцать тысяч… (Стоит в раздумье.) Тогда бы Катерина и не взглянула на пана Шмигельского.

Бедная крестьянская хата. Вдоль задней стены, ближе к дверям, — полати, дальше — кровать. На столе слабо светит керосиновая лампа. Р ы г о р один, сидит на лавке, чинит лапоть — кладет заплату на протоптанную пятку.

Р ы г о р (закончив работу, вертит лапоть в руках, с горьким смехом) . Несчастье ты мое! Неужто меня доля навек с тобой поженила! (Швыряет лапоть.) Хоть бы раз обуть такие блестящие сапоги, как у пана Шмигельского. Или хоть смазные, как у Моргуна.

Слышен стук в окно. Рыгор подходит к окну и вглядывается в темноту ночи. Встревоженный, идет в сени. Слышен приглушенный разговор. Входит в хату, завешивает рядном окна, затем приоткрывает дверь в сени.

Заходи.

Входит Д а н и л а, очень усталый.

Ну и отчаянный! Ты, верно, еще не знаешь, какую бумагу про тебя расклеили?

Д а н и л а. Знаю.

Р ы г о р. Как же ты решился прийти?

Д а н и л а. Я ведь к тебе.

Р ы г о р. Ко мне-то ко мне, да ведь мог кто-нибудь увидеть.

Д а н и л а. Я в деревню не заходил, а к твоей хате из лесу очень удобно подойти. Панов в деревне нет?

Р ы г о р. Были сегодня, не знаю, уехали или еще здесь.

Д а н и л а. А я за Марылькой пришел. Боюсь, как бы чего с ней не сделали. Они ж теперь озверели.

Р ы г о р. Как бешеные собаки.

Д а н и л а. У кого она?

Р ы г о р. Надо у Батуры спросить, он должен знать.

Д а н и л а. Так ты, может, приведешь ее сюда?

Р ы г о р. Позже, когда все спать лягут.

Д а н и л а. Ну, ладно… К тебе никто не ходит?

Р ы г о р. А кто ко мне пойдет?

Д а н и л а. Так я посплю немного. Устал очень. Прошлую ночь всю не спал.

Р ы г о р. Ложись. Не бойся, разбужу.

Д а н и л а (кладет под голову какие-то лохмотья и, не раздеваясь, ложится на полати) . А к нам ты так и не собираешься?

Р ы г о р. Нельзя мне.

Д а н и л а. Почему нельзя?

Р ы г о р. Причина есть. Я могу себе все дело испортить, если дознаются.

Д а н и л а. Причина… Это длинноносая такая, чернявая?

Р ы г о р. Угадал.

Д а н и л а. Все томишься?

Р ы г о р. Томлюсь.

Д а н и л а. А она что?

Р ы г о р. Вот этой штуки боится. (Показывает на лапоть.)

Д а н и л а. Плюнул бы ты на нее.

Р ы г о р. Не могу.

Д а н и л а. Из-за нее ты от друзей отбился и с врагами связался.

Р ы г о р. С какими врагами? Ты сам не знаешь, что говоришь!

Д а н и л а. Помнишь, когда нас жандармы к пани пригнали? Она тогда в списочек глядела. А кто, по-твоему, составил ей этот списочек?

Р ы г о р. Почем я знаю! Мог и Шмигельский составить.

Д а н и л а. Шмигельский всего не знает, что кто делал. Это, не иначе, Моргуна работа.

Р ы г о р. А если и Моргуна, так разве Катя виновата?

Д а н и л а. Она, думаешь, нашего брата очень жалует?

Р ы г о р. Я от нее не слыхал ничего такого.

Д а н и л а. Еще услышишь.

Р ы г о р. Тогда и посмотрим, а теперь лучше скажи, как мне из лаптей в сапоги перебраться; тогда она моя будет.

Д а н и л а. Лапти пускай остаются. Скоро мы в них панов обувать будем.

Р ы г о р. Ой, не знаю. Что-то не похоже. Укрепились они тут.

Д а н и л а. Я тебе говорю! Скоро от них только один пух полетит.

Р ы г о р. Поживем — увидим…

Д а н и л а. Поспим, говоришь? Давай поспим; может поумнеем? (Поворачивается лицом к стене.) Не забудь же меня разбудить.

Р ы г о р. Будь спокоен. (Берется за второй лапоть, чинит его, чуть слышно что-то напевая. Встает, подходит к полатям, прислушивается, как дышит Данила.) Уже спит. Устал бедняга! (Берет дерюжку и укрывает его.) Спи, Данилка! Кто знает, сколько ночек тебе спать осталось? Может, смерть уже у тебя за спиной стоит. (Идет на прежнее место, садится и берется за лапоть.)