Юлия Тупикина - Как разбудить в себе Шекспира [Драмтренировка для первой пьесы] [litres]

МЭДДИ. Ты плачешь?

СКОТТ. Это грипп.

ДЭЙДРА. Приготовлю суп.

СКОТТ. Говорят, что йогурт – это новый суп.

Обратите внимание на асимметрию этого диалога: отец не отвечает на первую реплику дочери. На вопрос Дейдры «где болит?» он отвечает слишком развернуто и переходит к декларации экзистенциального кризиса – это не симметрично вопросу. На его декларацию Мэдди отвечает репликой о его слезах – следующая асимметрия. На информацию о слезах Дейдра, как будто игнорируя их, формально реагирует только на мнимый грипп. На предложение супа Скотт придумывает мем. Все вместе – живо, достоверно и содержит нужную долю хаоса.

Комедия рождается из боли, это общеизвестный факт. А комедийный диалог рождается из гедонизма и радости жизни – когда ты умеешь наслаждаться «мусором» повседневной речи, подмечаешь оригинальный способ мышления собеседников, их маски, догадываешься об их целях, считываешь подтекст. Невнимательный человек не видит, что комедия вокруг нас, она всюду, даже ничего придумывать не нужно.

ДУДЬ. А что с наркотой?

ФАРАОН. Что с наркотой?

ДУДЬ. У тебя?

ФАРАОН. Что?

ДУДЬ. Ну…

ФАРАОН. Употребляю ли я наркоту?

ДУДЬ. Да.

ФАРАОН. Нет, не употребляю.

ДУДЬ. Вообще никакую?

ФАРАОН. Вообще никакую.

ДУДЬ. Даже траву?

ФАРАОН. Вообще никакую.

ДУДЬ. Как давно?

ФАРАОН. Очень давно.

ДУДЬ. «Очень» – это как давно?

ФАРАОН. Всегда.

ДУДЬ. Ты же щас врешь?

ФАРАОН. Нет.

ДУДЬ. А-а-а-а… (Пауза.)

ФАРАОН. Ну, я употреблял когда-то, там, в начале своего творческого пути. Знаешь, там, в последние годы, э-э-э, там, это употребление, оно ни к чему не приводило, кроме, там, какого-то само… ну, как в последние годы, ни к чему не приводило меня, кроме как к какому-то саморазрушению, потому что, просто в определенный момент я перестал чувствовать, что, вот, есть эта, грубо говоря, наркота почти вся, которую ты, грубо говоря, когда-то попробовал, и есть, грубо говоря, реальный мир. В один момент просто я понял, что есть очень четкая подмена реальности благодаря всей этой хуйне, а мне не хотелось подменять реальность, потому что в реальности гораздо больше всяких вещей, которые мне ценны и которые я хочу у себя иметь, чем в ее подмене. А потом я уже просто перестал видеть разницу между тем миром и этим, и она мне перестала быть нужна, вот и все.

ДУДЬ. Что это за наркота была?

ФАРАОН. (Пауза, шумный выдох.)

ДУДЬ. Кокаин?

ФАРАОН. (Пауза, пожимает плечами.)

ДУДЬ. Откуда… почему я часто слышу от людей, которые так или иначе пересекаются с тобой по самым разным поводам, что ты употребляешь не только траву, или употреблял, но и кокаин?

ФАРАОН. Блядь, да я не знаю, ну-у-у-у потому что… может быть, я это когда-то делал, может быть, люди строят такой имидж вокруг меня, потому что… им хочется это сказать, почему ты это слышал – я не знаю. Люди вообще довольно-таки завистливые существа и очень любят лить говно на других. Они же говорили – как можно верить этим людям – они же говорили про меня эту хуйню за спиной, а если они говорили эту хуйню у меня за спиной, то они уже пиздоболы сами по себе, потому что такие вещи либо говорят в лицо, либо вообще не говорят.

ДУДЬ. Ну, они могли бы увидеть это каким-то образом…

ФАРАОН (перебивает). Кто? Меня? Увидеть?

ДУДЬ. Я знаю операторов, которые не работают с нами, поэтому я не знаю, насколько им можно доверять, а-а-а-а, которые должны были снимать с тобой какой-то видос, но застали тебя с парой корешей обдолбанными в хлам, и что-то белое было на столе. Оператор пиздит?

ФАРАОН. Когда? Нет, в моей жизни не было таких ситуаций.

ДУДЬ. Никогда?

ФАРАОН. Не.

ДУДЬ. То есть щас ты не занимаешься саморазрушением?

ФАРАОН. Ну, саморазрушение разное бывает. Но вообще, нет.

Давайте проанализируем, что делает этот диалог смешным? Во-первых, то, как Дудь, словно какой-нибудь Том, гоняется за Фараоном, словно каким-нибудь Джерри, стремясь его «поймать» – добиться признания в том, что Фараон употреблял или употребляет наркотики. Наш Джерри «убегает» весьма неискусно, неуклюже и наивно. Как мы это поняли? По множеству противоречий в диалоге, по маске «дурак», которую с самого начала надевает Фараон, прикидываясь непонимающим, по его повторам, по длинным «телегам», которые он прогоняет, стремясь заговорить зубы Дудю, увести его от темы, и по тому, как у него это не получается, и Дудь продолжает задавать свои вопросы не в бровь, а в глаз, вытаскивая козыри из кармана в виде свидетельств. Все эти приметы делают Дудя победителем в поединке – косвенным образом Фараон признается в том, что наркотики присутствовали в его жизни. Такой вывод делает зритель, исходя из всех примет.

Итак, что же нужно, чтобы сочинить комедийный диалог? Нужно снять очки заготовленных представлений и увидеть/услышать/почувствовать смешное, нелепое, забавное, что есть вокруг нас, даже посреди самой серьезной жизни, и даже посреди откровенно невеселых обстоятельств. Нужно заметить все противоречия, поймать их и не упустить. Нужно помнить про принцип контраста – и совмещать самые несовместимые вещи. Зная, что все не то, чем кажется, нужно спросить себя: а как на самом деле? И тогда появится комедия.

Мы уже говорили о том, как важна образная речь, со всеми ее метафорами, метонимиями и синекдохами, для создания хорошего диалога. Теперь остается поставить рядом три восклицательных знака: она очень важна. Собственно, образная речь – это один из приемов создания смешного. Например, давайте придумаем, как можно сказать «никогда», не говоря «никогда»? Сразу приходят на ум пословицы и поговорки: после дождичка в четверг, когда рак на горе свистнет. Вместо того чтобы сказать «никогда» (на просьбу Дага записать его на встречу с шефом Эйприл), Эйприл из сериала «Парки и зоны отдыха» приводит три иносказания:

ДАГ. Можно перенести?

ЭЙПРИЛ. Пятидесятое июня подойдет?

ДАГ. Простите?

ЭЙПРИЛ. Или, может, заглянете еще раз сегодня в два шестьдесят пять? Он будет у себя.

ДАГ. Что за дела?

ЭЙПРИЛ. А потом его можно будет застать разве что двутырнадцатого мартобря. Записать вас, сэр?

В романе «Трое в лодке, не считая собаки» Джером К. Джером сравнил медленную езду коня со скоростью передвижения малоподвижных людей, и это делает фразу смешной: «Наш рысак уже несся во весь опор, развивая скорость до четырех миль в час и без труда оставляя за флагом всех безногих калек и тучных леди». А помните, как он описал хулиганский характер собаки главного героя? Вместо того чтобы просто сообщить нам, что Монморанси не ангел, автор создает множество сценок: «Но после того как мне пришлось уплатить за десятка два умерщвленных им цыплят; после того как мне привелось его, рычащего и брыкающегося, сто четырнадцать раз вытаскивать за загривок из уличных драк; после того как некая разъяренная особа женского пола принесла мне на освидетельствование задушенную кошку, заклеймив меня именем убийцы; после того как сосед подал на меня в суд за то, что я не держу на привязи свирепого пса, из-за которого однажды морозным вечером он целых два часа просидел в холодном сарае, не смея оттуда высунуть носа; после того как я узнал, что мой же садовник, тайком от меня, выиграл пари в тридцать шиллингов, поспорив о том, сколько крыс моя собака задавит в определенный срок, – я начал думать, что, может быть, все-таки ее вознесение на небеса несколько задержится».