Иван Радоев - «Красное и коричневое» и другие пьесы

С т а м е н о в. Ну как же так?

Д е в у ш к а. Хотите, я покажу как?

С т а м е н о в. Нет!

Д е в у ш к а. Примерно так же громко.

С т а м е н о в. Послушайте, давайте разберемся во всем по-дружески.

Д е в у ш к а. После того, как вы прокричите.

С т а м е н о в. Но я не могу этого сделать.

Д е в у ш к а. Тогда я это сделаю.

С т а м е н о в. Не надо… Я попробую.

Д е в у ш к а. Ступайте вон туда.

С т а м е н о в (уходит на край крыши, открывает рот, но слышится лишь жалкий фальцет) . Эй, люди!

Д е в у ш к а. Ну уж нет! Это не дело!

С т а м е н о в. Не могу. Как вы не понимаете? Я пожилой человек. Вы же видите, попробовал — не могу. Заставьте меня сделать что-нибудь другое, только не заставляйте кричать. У меня — имя, я дорожу своим именем.

Д е в у ш к а. Своим именем… Пусть бы сейчас произошло крушение мира, пусть бы все поглотил всемирный потоп, лишь бы ваше имя осталось незапятнанным, так? Кричите!

С т а м е н о в. Да поймите же, это неразумно.

Д е в у ш к а. Именно потому, что неразумно. Кричите, иначе я закричу, тогда уж выйдет совсем неразумно.

С т а м е н о в. Я вас очень прошу, очень. Я готов сделать что-нибудь другое. Все, что угодно, только не заставляйте меня кричать.

Д е в у ш к а. Что другое?.. Не могу же я без конца придумывать. Ну что?

С т а м е н о в. Я могу, например, поцеловать вам ноги, как в настоящей трагедии.

Д е в у ш к а. Иронизируете? Где вы собираетесь их целовать? Пальцы или… (Приподнимает юбку.) Здесь, повыше, или еще повыше… Вы хорошо видите без очков? У меня красивая кожа. Самое лучшее в женском теле — это кожа. Не верьте там насчет глаз, бюста, шеи и так далее — это все разные писатели придумывают, оторванные от жизни. Кожа, клетки… Вот она, кожа семнадцатилетней женщины, видите? Ни черта вы не видите. У вашей жены кожа — как у ощипанного фламинго. Я фламинго видела в зоопарке, неощипанного… Кричите!

С т а м е н о в. Вы меня оскорбили.

Слышится мяуканье, собачий лай, вой. Темнеет.

Д е в у ш к а. Слышите? Все твари встревожились. Начинается солнечное затмение. Слушайте, слушайте!

С т а м е н о в. Вы боитесь?

Д е в у ш к а. Ну хорошо. Вы сказали, что-нибудь другое? Ладно. Станьте вон там, напротив меня. Так. Можете не кричать. Успокойтесь. Вас никто не увидит и не услышит. Сейчас вы разденетесь передо мной.

С т а м е н о в. Как?

Д е в у ш к а. Постепенно.

С т а м е н о в. Догола?

Д е в у ш к а. Абсолютно.

С т а м е н о в. Это невозможно.

Д е в у ш к а. Почему? В человеческом теле нет ничего, чего можно было бы стыдиться. Все, чего человек может стыдиться, у него в черепной коробке.

С т а м е н о в. Это неприлично.

Д е в у ш к а. Как неприлично? Вы нам рассказывали о голом Давиде на площади перед Палаццо Веккио во Флоренции. Для меня вы значите намного больше, чем Давид Микеланджело, потому что ваше дыхание было тут, рядом со мной.

С т а м е н о в. Я обещаю, что никому не расскажу, что вы были влюблены в меня.

Д е в у ш к а. А, вы так великодушны. Обещаете, что никогда меня не выставите на посмеяние?

С т а м е н о в. Обещаю.

Д е в у ш к а. А я вам не верю. Но если даже расскажете, меня это уже не трогает. Раздевайтесь!

С т а м е н о в. Вы где находитесь? Над кем вы глумитесь?

Д е в у ш к а. Вы меня не запугаете — здесь, на крыше. (Кричит.) Эй, люди!

С т а м е н о в. Довольно! Я разденусь!

Д е в у ш к а. Так. Теперь я снова могу относиться к вам с уважением. Пожалуйста, начинайте.

Стаменов суетливо снимает рубашку, потом майку. Не решается спять брюки. Разувается.

С т а м е н о в. Может, хватит?

Д е в у ш к а. Ну что, кричать?

С т а м е н о в. Нет!

Д е в у ш к а. Тогда продолжайте, да пошустрей. Ведь почти совсем темно.

С т а м е н о в (делает попытку снять брюки) . Не могу. Руки не слушаются.

Д е в у ш к а. А когда отпечатки брали, они вас слушались? А когда били парня? Теперь нужно гораздо меньше усилий. Ну же, видите, вам некуда деваться.

Стаменов стаскивает брюки, стоит в трусах. Вид у него комичный.

Осталось совсем немного.

С т а м е н о в. И это тоже?

Д е в у ш к а. А как же. Это самое главное.

С т а м е н о в. Этого я уже не могу сделать ни за что на свете.

Д е в у ш к а. Сделаете. Сделаете от страха. Потому что сейчас я скажу, что буду кричать, и вы предпочтете предстать передо мной во всем своем уродстве, лишь бы не запятнать свое имя. Я в этом не сомневаюсь. Видите, как я спокойна. Как осужденная на смерть! Ну!

Стаменов, словно загипнотизированный, касается рукой трусов.

Так. Теперь помогите и другой рукой. Той самой, которой вы только что били человека.

Стаменов делает это механически.

Так. Теперь постепенно опускайте руки вниз. Меня отделяет всего лишь несколько мгновений от полного солнечного затмения. В миг полного солнечного затмения я увижу то, что Медичи видели в мраморе, изваянным резцом Микеланджело Буонаротти-младшего. Вот, поглядите, солнце исчезло. В животном мире царит паника. Где-то скачут по кругу взбесившиеся лошади, гривы их источают электрические разряды. Антилопы молнией проносятся в песках пустыни. Собаки воют. В такие минуты священники поднимались на амвон и провозглашали конец света. А верующие осыпали дарами и деньгами церковь, чтобы умилостивить господа бога. Ну-ка, умилостивьте и вы меня!

С т а м е н о в. Ну ладно! Смотри! (Делает резкое движение.)

Д е в у ш к а. Нет. (Хватает в охапку его одежду.) Теперь уходите, немедленно! (Открывает крышку люка и начинает выбрасывать одежду Стаменова.) Слышите? Ступайте к своей жене, покажитесь ей! Пускай она вас стережет получше. (Толкает его к люку.) Убирайтесь. Не заслоняйте солнце своими тряпками! Уходите!

В этот миг слышатся выстрелы из пистолета. Стаменов сползает в люк, крышка с грохотом падает, закрывается. По движению девушки можно понять, что стреляет она, хотя она по отношению к зрителю стоит так, что рука с пистолетом не видна. Девушка проводит рукой по лицу, как бы освобождаясь от какого-то наваждения, и мы видим, что в руке не пистолет, а барабанная палочка. Рука Девушки безвольно разжимается, палочка падает… Это было лишь секундное затмение — и никакого убийства. Поднимается крышка люка, из него высовывается голова Стаменова.

С т а м е н о в. Если ты, малышка, даже расскажешь обо всем этом, никто тебе не поверит, потому что всем известно, что я архитектор Стаменов, а ты всего-навсего соплячка. И еще могу добавить следующее: рассказ о Ниагарском водопаде и о Буонаротти-младшем с гораздо большим интересом слушала твоя матушка. (Закрывает за собой люк.)

Девушка смотрит куда-то в пространство. Поблизости, в соседнем дворе, воет собака. Девушка начинает выть в унисон с собакой. Идет к своим барабанам. Слышны сумбурные, как бы задыхающиеся удары. Бой барабанов и вой! Удары напоминают бессвязные слова. Постепенно ритм выравнивается, и с последним ударом вступает музыка. С музыкой, по законам всех чудес, вокруг все светлеет. Может быть, солнце уже вырвалось из тени. Люк снова открывается, и появляется Т р у б о ч и с т, такой, каким мы его знаем по почтовым открыткам, — седой, с белыми усами.