Борис Рабкин - Самая длинная ночь

Из-за стены слышен сонный недовольный женский голос: «Аркадий! Ты опять читаешь вслух по ночам? Гаси свет».

Хорошо, мама. Сейчас. (Погасил лампу.)

Комнату опять залил лунный полумрак. Аркадий и Наташа стоят, боясь шелохнуться, напряженно прислушиваются: на раздастся ли опять голос матери, не донесутся ли из коридора ее шаги?

Все тихо. Следующая сцена идет полушепотом.

Н а т а ш а (крепко прижимая к груди сапог, протягивает руку за газетой) . Покажи.

Аркадий отдает ей газету.

(Читает с трудом при лунном свете, стоя у окна.) «Пришло такое время, такая минута, когда каждый рабочий, каждый крестьянин…» А мы тут при чем? Мы не рабочие и не крестьяне. У нас только папочка из крепостных, а мама хоть и бедного, но дворянского рода.

А р к а д и й. Наталья! Я тебе за такие слова косы оборву. «Уж не хочет быть она крестьянкой, хочет быть столбовою дворянкой». Наша мама акушерка, а папочка учитель народных школ. А сами мы — трудовая интеллигенция. Это то же самое, что рабочие и крестьяне. Мы не паразиты, нет! Мы добываем хлеб своим трудом. Отдай сапог!

Н а т а ш а. Не отдам.

А р к а д и й. Наш папочка воюет не в белой, а в Красной Армии. Солдаты выбрали его командиром полка. Они бьются с генералом Колчаком под Симбирском. Они бьются из последних сил. Они ждут подмоги. Что, по-твоему, должен делать сын красного командира? За печкой сидеть? Или ты хочешь, чтоб наши изнемогли в борьбе? Хочешь, чтоб нашего папочку злые казаки острыми шашками изрубили? Я тебе давал читать «Тараса Бульбу» — читала?

Н а т а ш а. Читала.

А р к а д и й. Что сделали подлые ляхи со старым Тарасом из-за неверного сына Андрия, помнишь?

Н а т а ш а. Разве в Красной Армии больше воевать некому? Ты же еще совсем мальчик… (Всхлипывает.) Мальчишка-мальчиш… Тебе всего четырнадцать.

А р к а д и й. Неправда! Не всего четырнадцать, а уже четырнадцать. И тебе не всего десять, а уже десять. Дело не в годах, а в убеждениях. Если есть у человека убеждения, он и в десять взрослый, а нет — так он и в сорок еще дитя.

Н а т а ш а. Ну скажи, скажи: какие у тебя убеждения?

А р к а д и й. «Мы наш, мы новый мир построим»!

Н а т а ш а. Все ты врешь. Это не убеждения, это песня. Нет у тебя убеждений. Ты еще этим летом в пиратов играл, корытом командовал: «Полный вперед! Полный вперед!» А потом — бултых в воду. Я сама видела.

А р к а д и й. Ну что же, что играл? Игра убеждениям не помеха. Зато в остальное время я патрульную службу нес, меткой стрельбе учился, в укоме работал.

Н а т а ш а. Что ты улыбаешься, Аркаша? Что ты все время улыбаешься? Тебе весело?

А р к а д и й. Время идет веселое, отчаянное идет время, пташка-Наташка, оттого и весело. Если не отдашь сапог, я сейчас прямо так, в одном уйду. Вот ей-богу, уйду. (Берет мешок, идет к двери.)

Н а т а ш а. Я закричу. Громко закричу. Разбужу маму.

А р к а д и й. Это будет очень глупый поступок с твоей стороны. Я все равно убегу в Красную Армию. Не сегодня, так завтра или через неделю, а тебя всю жизнь буду презирать как неверного человека, труса и предателя. И папочке обо всем расскажу. Он тоже будет тебя крепко презирать. А так, когда мы победим мировую буржуазию, я вернусь в Арзамас красным командиром на сером в яблоках коне, посажу тебя на седло впереди себя и повезу по улицам на зависть всем арзамасским девчонкам. И каждому встречному буду говорить: «Это моя сестра Наташа — верный человек, на нее можно положиться в трудную минуту». (Незаметно отбирает у Наташи сапог, надевает.) А сейчас ты ляжешь спать и до утра ни слова не скажешь маме. Утром она найдет письмо и сама все узнает. Наш эшелон будет уже далеко, за Ардатовом. Не плачь, Наташка, прощай! (Забирает мешок, уходит.)

Н а т а ш а (ей хочется закричать громко, во весь голос, но она крепится и только повторяет шепотом) . Мама… Мама… Мама…

Темнота.

Шаг атакующих…

Барабан…

Громче! Громче!

Ударили выстрелы. Покатилось грозное «Ура-а-а!».

Бой.

1941 год. Август. Деревня Андреевичи. Бывшая помещичья усадьба. Комната во втором этаже — та же, что в первом воспоминании. Сваленные грудой парты. Разбросанные в беспорядке вещи. До прихода немцев здесь была школа, потом жили немецкие солдаты. За окнами треск выстрелов, разрывы гранат — в деревне идет бой. Вбегают Г а й д а р и П у л е м е т ч и к. Гимнастерка на Гайдаре грязная, разорванная, лицо в пороховой гари, на шее немецкий автомат. На спине он тащит пулемет «максим». В руках у Пулеметчика коробки с лентами.

П у л е м е т ч и к (пытается взять у Гайдара пулемет) . Давайте помогу!

Г а й д а р. Пусти! Я сам! (Тащит пулемет к окну, устанавливает на подоконнике.) Ленту!

Пулеметчик заправляет ленту в «максим».

(Стреляет. В перерыве между короткими очередями поет.)

Очередь.

Очередь.

Очередь.

П у л е м е т ч и к (указывая в окно) . Вон там, за кустами, возле хаты…

Г а й д а р. Считай! Сколько?

П у л е м е т ч и к. Человек десять…

Г а й д а р (стреляет) . Теперь считай!

П у л е м е т ч и к. Двое бегут…

Г а й д а р (стреляет) . Теперь!

П у л е м е т ч и к. Да вы кто? Пулеметчик?

Г а й д а р. Я писатель. Говорят тебе — писатель.

П у л е м е т ч и к. Брешете! Вы пулеметчик. Мамочки, какой пулеметчик!

Г а й д а р (стреляет. В перерыве между очередями поет) .

Очередь.

Очередь.

Пулемет умолк.

Патроны давай.

П у л е м е т ч и к (шарит по коробкам) . А, черт! Все… Сейчас! (Убегает.)

Гайдар смотрит в окно. Нетерпеливо оглянулся, окинул взглядом комнату… Только теперь узнал: та самая! Медленно, осматриваясь, прошелся по комнате.

Он вспоминает…

Смолкли все звуки. Тишина. Чуть слышно запела мандолина: «Во поле березонька стояла…» Изменилось освещение — тогда был вечер. Стремительно распахнулась дверь, вбежал А р к а д и й. Шинель нараспашку, в руке маузер.

А р к а д и й (подбежал к окну, смотрит в бинокль, кричит вниз) . Гей! Гей! Сергунок! Дубовую рощу, что за рекой, видишь? Скачи к ней напрямик, через поле. Перехвати Онищенко. Скажи, пусть возвращаются. Скажи, я приказал. А то оторвутся далеко, как раз напорются на засаду. Дуй! Аллюр два креста!

Свист. Удаляющийся топот копыт. Аркадий смотрит в бинокль. Уловил какой-то подозрительный звук внутри комнаты. Обернулся. В руке маузер. Их взгляды встретились…

Пауза.

Смотрят друг на друга сначала с недоумением, потом с любопытством… Лица тронули улыбки…