Лев Шейнин - Пьесы

Л а р ц е в (смеясь) . Мы не занимаемся обменными операциями, можете не сомневаться. А почему вам пришла в голову такая странная мысль?

В е л ь м у т. Мне показалось, что в последнее время ко мне ослабел интерес. Майор Пирсон встречался со мной редко, и у меня создалось впечатление, будто он не знает, что мне поручить. Поймите, полковник, секретный агент всегда чувствует, как и женщина, когда к нему охладевает интерес… А я ведь и женщина и агент.

Л а р ц е в. Ясно. Мы еще встретимся, Анна Вельмут. Что касается сигарет, вы их будете получать без всякого контракта.

В е л ь м у т (со странной усмешкой) . За «навар»?

Л а р ц е в. Что? Какой «навар»?

Ромин кашляет.

В е л ь м у т. Это термин следователя Ромина. Он говорит, что, чем крепче «навар», том лучше суп.

Ромин снова кашляет.

Л а р ц е в. Какой суп?

В е л ь м у т. Господин следователь дал мне понять, что какой-то полковник Леонтьев связан с американской разведкой, и уверяет, что мне известно об этом со слов майора Пирсона. И что Пирсон собирался связать меня с Леонтьевым…

Л а р ц е в. А Пирсон говорил вам о Леонтьеве?

В е л ь м у т. Нет, но мне говорил о нем следователь Ромин.

Р о м и н. Чепуха!.. Было не так.

В е л ь м у т. Как это не так? Вы же упорно спрашиваете меня о Леонтьеве, хотя я понятия о нем не имею. (С усмешкой.) Впрочем, господа, если вам так нужен «навар», то пожалуйста… Уж раз я в ваших руках, почему не оказать вам такой мелкой услуги? Зачем мне жалеть какого-то советского полковника, если вы его не жалеете?

Л а р ц е в (с трудом сдерживаясь) . Нам нужна только правда, Анна Вельмут, одна правда, и полная правда. Запомните это раз и навсегда… И если… если вы оговорите кого бы то ни было, то пеняйте на себя… (Малинину.) Вызовите сотрудника и отправьте Вельмут.

Р о м и н. Я отведу ее сам.

Л а р ц е в. Ну зачем же вам беспокоиться, отведут и без нас… (Бросает взгляд на Малинина, тот нажимает кнопку.)

Входит С е р о в.

М а л и н и н. Отправьте арестованную в камеру.

С е р о в. Слушаюсь. Идемте, Вельмут.

А н н а В е л ь м у т прощается кивком головы, и они выходят.

Л а р ц е в (подойдя к сидящему в кресле Ромину и глядя на него в упор) . Ну, как это, по-вашему, называется, рыцарь «навара»? (Срываясь на крик, бешено.) Как вы посмели?!.

Р о м и н. Что касается крика, то давайте не будем! Я не ваш подследственный, и нечего на меня орать. В своих лекциях вы проповедовали теорийку, что даже на подследственных нельзя кричать.

Л а р ц е в. Это не теорийка, Ромин, это — требование закона.

Р о м и н. Ну, если вы такой законник, тем более не должны кричать. Теперь по существу: я веду следствие о полковнике Леонтьеве, подозреваемом в измене, и потому обязан, повторяю, обязан допрашивать о нем обвиняемую Вельмут, признавшую, что она агент той же разведки, которая завербовала Леонтьева. Товарищ Малинин, скажите, как мой начальник: обязан я спросить Вельмут или не обязан?

М а л и н и н. Спросить, конечно, можно, но…

Р о м и н. Одну минуту! Можно или должно?

М а л и н и н. Но вопрос-то не в этом, понимаешь… Одно дело — спросить, другое дело — «навар»… Это уже… Это на липу смахивает… Это же понимать надо!..

Р о м и н. Именно понимать! Понимать в том смысле, что Анна Вельмут уже готова дать показание на Леонтьева. И вы, товарищ Ларцев, должны согласиться, что такое показание явится еще одной веской уликой против него.

Л а р ц е в. Да, явится. Но ведь это неправда!

Р о м и н. Почему неправда? А я считаю, что правда. Показание есть показание. Да вы не сомневайтесь: Анна Вельмут если подпишет, то уж не откажется… Не подведет!..

Л а р ц е в. Кого не подведет? Вас?

Р о м и н. Следствие.

Л а р ц е в. А если Леонтьев невиновен?

Р о м и н. Этого никто не докажет.

Л а р ц е в. Да что вы все: докажет, не докажет! Доказательства нужны для истины, а не истина для доказательств…

Р о м и н. Истина — то, что доказано. Зря вы сомневаетесь, товарищ полковник. Дайте мне этого Леонтьева, и через две недели он расколется, как грецкий орех… Я, конечно, вхожу в ваше положение, но, как говорится, помочь не могу.

Л а р ц е в. О чем вы говорите?

Р о м и н. Могу объяснить. Не обидитесь?

Л а р ц е в. Нет уж, давайте начистоту!

Р о м и н. Вы отвечаете за конструктора Николая Леонтьева, за охрану его секретных работ. Вы, а не мы!..

Л а р ц е в. Верно. Отвечаю.

Р о м и н. И то, что американская разведка завербовала брата этого Леонтьева, раскрыть должны были опять-таки вы, а не мы! А раскрыли это дело как раз мы, а не вы!

Л а р ц е в. Так-так, договаривайте…

Р о м и н. Вот и получается, что вы лезете из кожи вон, защищая Леонтьева, чтобы тем самым защитить себя, товарищ полковник. Себя!..

Л а р ц е в (едва сдерживаясь) . А кого защищаете вы?

Р о м и н. Интересы государства, которые превыше всего. В этом разница, извините за прямоту. Но вы обещали не обижаться и сами просили говорить начистоту…

М а л и н и н. Полковник Ромин, вы забываетесь! Как вам не совестно? Полковник Ларцев — заслуженный чекист, старый работник. Да вы!.. Мне стыдно за вас!

Р о м и н. А что за меня стыдиться, товарищ Малинин? Меня приказом наркома в гнилые либералы не зачислили. И не зачислят…

Л а р ц е в. Подожди, Максим Корнилович, он прав: в гнилые либералы его не зачислят, ручаюсь! Но главное не в этом. Утверждая, что вы раскрыли это дело, вы забываете: «раскрыл» его майор американской разведки Керн, а не вы! И не хотите понять, что это и есть самое странное в этом странном деле. Не хотите или просто не можете понять!

Р о м и н. Оставьте свое мнение при себе… (Подходя к Малинину, официальным тоном.) Разрешите обратиться, товарищ Малинин!

М а л и н и н (отводя глаза) . Что вам?

Р о м и н. Вчера, когда я просил вас подписать справку для министра обороны на арест Леонтьева, вы решили подождать до приезда полковника Ларцева. Теперь ждать уже нечего, и откладывать арест нельзя. (Вынимая «дело».) Вот справка, вот постановление о мере преступления и ордер на производство обыска. Подпишите.

Л а р ц е в. О, я вижу, у вас уже все готово. Может быть, и санкция прокурора есть?

Р о м и н. В санкции я не сомневаюсь. У нас хороший прокурор. Товарищ Малинин, попрошу достать из вашего сейфа эту записную книжку, она нужна мне как вещественное доказательство. Для предъявления прокурору. Железные улики.

Л а р ц е в. Что ж, вас остается только поздравить! У вас железные улики, вещественные доказательства — «вещдоки», хороший прокурор, и, главное, вы мастер готовить суп с «наваром». Так вот, Максим Корнилович, мое мнение: для ареста Леонтьева нет должных оснований, несмотря на наличие некоторых улик.

Р о м и н. Улик более чем достаточно, поймите, одумайтесь!..