Думитру Попеску - «Фаянсовый гном из летнего сада» и другие пьесы

Б е р ч а н у. Луна… Звезды…

В темноте видно, что П т и ц а стоит около камеры Марии.

И р о с. Посмотри, как смеется гном…

Б е р ч а н у. Распустилась ночная красавица.

Ирос и Берчану уходят. Появляется С е в а с т и ц а и видит, что Птица умывается у колонки.

С е в а с т и ц а. Чьей кровью испачканы твои руки?

П т и ц а. Тебе показалось.

С е в а с т и ц а. Но у тебя и рубашка в крови…

Птица стирает рубашку.

Ты убил кого-нибудь? Скажи правду, чья это кровь?

П т и ц а. Уточки… подсадной утки…

С е в а с т и ц а. У утки не может быть столько крови… Почему ты дрожишь? В эту святую ночь кого ты осмелился тронуть? Это кровь Марии?

П т и ц а. Это кровь птицы.

С е в а с т и ц а. Для тебя все люди птицы… Ты убил ее во сне, чтобы она завтра не мучилась? Тебя ждет пуля.

П т и ц а. Хоть тысячу пуль вгони в меня, ни одна не застрянет. Посмотри, луна как птица…

С е в а с т и ц а. Что ты наделал, родимый?!

П т и ц а. Меня никто, кроме луны, не видел…

С е в а с т и ц а. Безумец, что тебе луна, людей надо бояться, не луны…

П т и ц а. Туда, к луне, отправляются птицы. Но не все, нет, не все…

С е в а с т и ц а (тихо) . Господи, родимый ты мой…

В дверях камеры появляется М а р и я.

М а р и я. Луна похожа на птицу, правда, Птица?

П т и ц а. Луна — это царство птиц, туда они держат свой путь, когда приходит зима и нет на земле им места…

М а р и я. Туда отправляюсь и я. (Смеется.) Завтра вечером ты меня там увидишь — и помашешь мне…

С е в а с т и ц а. Ложитесь, люди добрые, ночью забвенье приходит скорее…

Мария и Птица уходят. Севастица остается одна. Ночь. Огромная луна освещает двор.

Падают звезды, Мария… Там, куда ты отправляешься, нет ни ежевики, ни орехов, нет ни яблок, ни зеркала, ни груш, ветра нет и золы нет, кукушки не кукуют и ласточки не поют…

Появляется М а р и я.

М а р и я. Прости меня за то, что я ухожу и больше не вернусь. Спасибо за гребешок. (Садится.)

Севастица причесывает ее.

Причеши на пробор, под мальчика, волосы-то у меня короткие…

Входит П т и ц а.

П т и ц а. Я принес мыло… (Ставит ведро у колонки.) И чулки.

М а р и я. Я угощу вас яблоками. (Угощает яблоками Птицу и Севастицу.)

П т и ц а. И еще я принес тебе колечко, носи его…

М а р и я. Я вижу горы, освещенные луной, я уйду за эти горы, к другим родителям, к другим воротам, в другие сады. Отведайте яблок.

Все трое едят.

Я не буду вас больше угощать яблоками, долог мой путь, даже птице меня не догнать. Вот так-то, Птица, я ухожу и не вернусь никогда. (Натягивает чулки.) Хорошие чулки, легкие, как шелк.

С е в а с т и ц а. Давай я полью тебе, а ты умойся здесь, во дворе… Птица, отойди в сторонку, не гляди — постыдись. Или отвернись.

П т и ц а. У меня дела. (Уходит.)

М а р и я. Напрасно я умываюсь, земля пристала к моим рукам, облепила грудь, словно всю меня поглотила. (Плачет.) Хоть бы не увидел никто, как я плачу.

С е в а с т и ц а. Плачь. Слезы облегчат тебя, не бери их с собой, в земле им не место… (Льет воду на руки Марии.)

Светит луна, но их силуэты едва угадываются в темноте.

М а р и я (плачет) . Дай руку, хочу поблагодарить тебя как родную маму.

С е в а с т и ц а. Плачь, не стыдись, это твое право — ты ведь женщина.

М а р и я. Не могу больше, нет слез. Когда я была маленькая и меня обижал Флорикэ — сын кузнеца, я заливалась слезами. Наверно, тогда все и выплакала.

С е в а с т и ц а. А я, когда замуж шла, ревела три ночи подряд, так что у меня вся грудь вымокла от слез: я уходила от родных к чужим людям, к другим родителям.

М а р и я. Значит, и я могу плакать (улыбается) , я ведь тоже ухожу к другим родителям.

С е в а с т и ц а. Не бери с собой ничего, все оставь здесь: слова, тоску, жалость — пусть все останется на земле, ты должна прийти туда легкая, как трава, как птица, а жалость и любовь не умрут, небо ведь не умирает. Мария, возьми Птицу в мужья этой ночью, в саду, а я буду вашей крестной, ты не должна уйти обиженная на людей, оставь после себя след женщины и женскую любовь.

Появляется П т и ц а.

Дружок, дай Марии руку.

Птица протягивает руку.

И пусть в твоей памяти сохранится эта удивительная луна…

М а р и я. Что могу я здесь оставить: мои следы в саду — их затопчут, и имя забудут, слезы высохнут, мне нечего оставлять… Если бы я могла, я оставила бы здесь руки, чтобы они ткали, шили, стирали, ласкали, чтобы растили Тикэ, но их я тоже не могу оставить. Я ведь уже в пути.

П т и ц а (Марии) . Рука у тебя легкая, как перышко…

С е в а с т и ц а (Марии) . А теперь иди ложись и закрой глаза, ты умыта, причесана, иди…

Мария не двигается.

(Птице.) Иди и ты…

Птица удаляется. Увидев входящего Б е р ч а н у, он уходит совсем.

Ухожу и я…

Б е р ч а н у. Что у тебя есть? Что ты защищаешь?

М а р и я. Что я защищаю? Какое богатство? Ради кого сражаюсь?

Б е р ч а н у. У тебя ничего нет, ты бедная девушка.

М а р и я. Нет, я богата, потому что сама решаю свою судьбу, решаю, что мне делать здесь, где Замбилу забили ногами до смерти, где побоями хотят доказать мне, что я всего лишь затравленный зверь… Так знайте, это не так, в мир вошел мой сын, я начало начал на земле…

Б е р ч а н у. И все же…

М а р и я. И все же я свободна, начальник!

Б е р ч а н у. И все же только птицы свободны, они живут в небесах, там поют, там любят друг друга и там умирают.

М а р и я. Там их родина.

Б е р ч а н у. А наша здесь, на земле.

М а р и я. Наша — в нас самих, родину мы несем в себе, куда бы ни шли, где бы ни любили. Она — наше зеркало, отражение наших мыслей. Она вечная наша любовь — это мы сами, люди, которые носят имена наших дедов и прадедов…

Б е р ч а н у. Только смерть вечна.

М а р и я. Берчану, ты живешь как во сне, разве ты не слышишь, как умирают на чужой земле, далеко от родного порога, одинокие, никем не оплаканные мужчины? Мира нет на земле, начальник, как же ты можешь спокойно спать?

Б е р ч а н у. Я ничего не могу поделать.

М а р и я. Мне было бы стыдно жить в вялом безразличии и при этом говорить, будто я ничего не могу поделать… неужели тебе не страшно за эту страну, живую и оскверненную!

Б е р ч а н у. Я боюсь страны вечного мрака и пули.

М а р и я. Молодые прекрасны, даже когда погибают в бою.

Б е р ч а н у. Я уже не молод.

М а р и я. Стар только слабый, тот, кто стал рабом в своей стране.

Б е р ч а н у. Если все взбунтуются — мир погибнет.

М а р и я. Что погибнет? Эта усадьба, эта тюрьма с цветами в саду? Где надо исповедоваться отцу Изидору, чтобы выжить, надо слушаться приказаний его величества короля, бояться гнева Мирона Давида? Тюрьма эта держится страхом, Берчану. О чем сожалеть? О том, что падет правительство, прекратятся террор и жестокость Мирона Давида, доносы Митителу, о том, что сбежит король? Все могут сбежать, но страна останется. Останутся мужчины, которые умеют играть на зеленом листке, и девушки, которые гадают в новогоднюю ночь на остывшей золе и в зеркале ищут своего суженого, останутся заботы после смерти старшего в семье, останутся наши обычаи и могилы наших отцов и детей… Не сомневайся: в этой стране снегопадов ни огонь, ни враг не уничтожат землю, на которой мы живем и из которой вылеплены. Никто не заставит нас учить чужие законы, не превратит нас в холопов, разве что тогда, когда зарастут бузиной развалины наших домов и нас уже не будет на свете…