Жан Расин - Трагедии

Я знаю наизусть и без напоминанья
И все твои труды, и все благодеянья.
Ты жить могла б сейчас в покое, в тишине,
Сыновней нежности доверившись вполне,
Но пеням нет конца, и нет конца упрекам,
И кто хоть раз внимал их буйственным потокам,
Невольно думал тот, — я буду прям с тобой, —
Что так старалась ты лишь для себя одной.
Он думал: "Небеса! На пятерых достало б
Подобных почестей! Так в чем причина жалоб?
Что сделал этот сын? В чем провинился он?
Неужто привела она его на трон,
Чтоб управлять потом и сыном, и державой?"
Ты не сыта была почетом, властью, славой,
И жажда первой быть палила как огнем.
Я уступал тебе охотно и во всем.
Но не владычица — владыка Риму нужен,
И ропот поднялся, единодушен, дружен,
И за сенатом вслед выкрикивал народ,
Что лишь твои слова мой повторяет рот,
Что Клавдий передал Нерону во владенье
И Рим, и заодно — тебе повиновенье.
Когорты гневались, когда их грозный строй
Прославленных орлов склонял перед тобой,
Бессильной женщиной. Какое униженье
Для тех, кто уцелел, для тех, кто пал в сраженье!
Другая бы сдалась, свою смирила б страсть,
Но в жизни для тебя всего дороже власть!
Ты к Юнии вошла в доверие, с ней спелась,
Британика к себе привлечь имела смелость,
И сети плел Паллас, тобой руководим.
Пришлось заняться мне спасением своим...
О да, я знаю все: меня ты свергнуть хочешь,
Мутишь мои войска, без устали хлопочешь
О сыне Клавдия... Я лучше помолчу!

Да ты сошел с ума! Я заменить хочу
Тебя Британиком? Зачем? Какую силу
Я при дворе его могу иметь? Помилуй,
Ведь если и сейчас за матерью твоей
Следят во все глаза, и клевета, как змей,
В нее вонзает зуб, и злоба строит ковы,
Что станется со мной среди двора чужого?
Не в горьких жалобах, в которых смысла нет,
Не в замыслах пустых, что мертвыми на свет
Уже рождаются, меня бы обвинили,
А в том, что для тебя я прибегаю к силе,
Что я изменница... Не проведешь меня!
Неблагодарен ты, и с первого же дня,
Как мною был рожден, бездушен, лицемерен,
Ты лишь себя любил и лишь себе был верен.
Все нежности твои — притворство и игра.
Зачем, зачем к тебе была я так добра?
Несчастнейшая мать! За что мне эта мука?
Что я ни сделаю — все тягость, все докука.
Сын у меня один... О небо, для кого ж
Мои старания, и выдумки, и ложь?
Я страх превозмогла и совесть растоптала,
О будущем своем раздумывать не стала,
Хотя грозил бедой свирепый нрав его...
И ныне цезарь он. Какое торжество!
Ты отнял у меня предательски свободу —
Возьми вдобавок жизнь, но берегись народу
Сей подвиг свой открыть, чтоб в правом гневе он
Не отнял у тебя добытый мною трон!

Что сделать должен я, и требуешь чего ты?

Пусть кару понесут мои недоброхоты,
Пусть вступит Юния с кем пожелает в брак,
Смягчи Британика, будь краток с ним и благ,
Обоих отпусти и возврати Палласа,
И пусть не будет дня, и пусть не будет часа,
Когда бы предо мной посмел захлопнуть дверь
Твой Бурр, что слушает наш разговор теперь!

Всем ныне повелю к твоим ногам склониться,
И римляне поймут — нет меры, нет границы
Моей любви к тебе. Размолвки этой лед
Нам дружбу укрепит, огонь в сердца вольет.
Пусть виноват Паллас — вину ему прощаю,
С Британиком, как брат, приятельствовать чаю:
Любовь нас развела, посеяла вражду,
Но твоему теперь мы вверимся суду.
Обрадуй же его, не мешкая. А страже
Покорно исполнять, что госпожа прикажет.

Ты в мире с матерью! Мой цезарь, как я рад!
Меж вас согласие, меж вас, как прежде, лад!
Вовек не разжигал я вашего раздора
И, знаешь это сам, не заслужил укора,
Что сына клеветой натравливал на мать.

Тебе не верил я, не стану отрицать,
Не раз казалось мне, что в сговоре вы оба,
Но вижу — в ней к тебе нелицемерна злоба.
Могла б к Британику она и не спешить:
Я обниму его, — чтоб насмерть задушить.

Как!..

Больше не хочу нападок, воплей, споров.
У матери моей неукротимый норов,
Но справлюсь я и с ней, к земле ее пригну.
Когда исчезнет он, я наконец вздохну:
Враг будет стерт с земли, а бестелесной тени
Не сможет обещать она моих владений.

И скоро ль час придет оплакать эту тень?

Еще в вечерний мрак не канет этот день.

Кто подсказал тебе деяние такое?

Кто подсказал? Мой сан, любовь и жизнь — все трое.

Нет, нет, не может быть, чтоб в голове твоей
Созрела эта мысль, чернее всех ночей!

Бурр!

И твои уста произнесли без дрожи
Ужасные слова? Нет, быть того не может!
Чьей кровью ты себя задумал обагрить?
Тебе наскучило во всех сердцах царить
И ненависть милей? Отрадней отвращенье?

Так что же, быть всегда в плену, в порабощенье
У плебса римского? Он утром любит нас,
А вечером, глядишь, его восторг угас...
Зависеть от того, что волн морских неверней?
Быть императором и подчиняться черни?

Но быть источником бесчисленных щедрот,
Чтоб в изобилии и в мире жил народ —
Счастливейший удел! Останься благороден,
Не изменяй себе. Ты в выборе свободен,
На всем пути добра нет для тебя преград,
Ты на него вступил, так не гляди назад!
Но если, вняв льстецам с их мудростью придворной,
Решишься перейти на путь злодейства торный —
Отметишь зверствами за каждой пядью пядь
И кровью будешь кровь с преступных рук смывать.
Друзья Британика, дав волю возмущенью,
Молчание прервут, начнут взывать к отмщенью,
И пусть до одного в борьбе с тобой падут —
Живые мстители на смену им придут.
Такой зажжешь пожар, что Рим пропахнет гарью,
Заставив мир дрожать, дрожащей станешь тварью,
Начнешь ссылать, казнить, с пристрастьем дознавать
И в каждом подданном врага подозревать!
Неужто первых лет незамутненный опыт
Теперь в твоей душе рождает только ропот?
О вспомни, как они безбурною рекой
Текли, даруя всем и радость, и покой!
Ты мог сказать себе в счастливом умиленье:
"Повсюду в этот час мне шлют благословенье.
Я — не причина бед, я — не исток невзгод!
Никто, тая вражду, Нерона не клянет,
При имени его не хмурится зловеще:
К нему во всех сердцах лишь преданность трепещет".
Недавно было так. Не только не казнил —
Ничтожнейшую жизнь ты драгоценной мнил.
Был к смерти присужден в те дни преступник тяжкий;
Сенат настаивал, чтоб цезарь без оттяжки
Тот приговор скрепил, но ты твердил в ответ,
Что милосердие — твой путеводный свет,
Что черствы их сердца, что власть тебе постыла,
Что лучше б письмена твоя рука забыла.
Я умолю тебя, к ногам твоим паду,
А оттолкнешь меня — из жизни сам уйду:
Когда способен ты на это злодеянье,
Не стану, не смогу влачить существованье. ( Падает на колени. )
Пронзи же сердце мне за то, что никогда
Убийству черному оно не скажет «да!».
Зови своих друзей: для их трусливых дланей
Нет жертвы сладостней и цели нет желанней.
Но тронут цезарь мой потоком этих слез,
И от него бежит недобрый дух, как пес!..
Ты поименно мне злодеев перечисли,
Что вероломные тебе внушали мысли,
Раскрой Британику объятия, как брат...