Владимир Полуботко - Речка за моим окном

Ладогин.Не извольте беспокоиться! Я и сам могу взять.

Базальтов.Тришка! Эй ты!

Тришка лишь ворочается на своём сундуке.

Нет, ну вы видели когда-нибудь такого проходимца?

Ладогин.Я и сам могу взять… На какой, вы изволили сказать, полочке?

Базальтов.Да вон на той. Красненький такой переплётик. Только ж вы осторожней, а то ведь там пыль может оказаться! Ради бога! Не поднимайте пыли!.. Я так боюсь пыли!.. А этот Тришка-бездельник, его ж ведь не заставишь потом ни подмести, ни убрать, ни прибрать…

Гость берёт в указанном месте указанный предмет. И это та самая тетрадь, которая уже фигурировала в первой сцене этой пьесы. Это в неё автор наклеивал свои кощунственные вырезки.

Ладогин (смеясь дрожаще и подобострастно) . Да что вы! Тетрадь чистенькая, совсем и не пыльная вовсе…

Дрожащими пальцами он перелистывает своё сокровище, жадно вчитывается в написанное. И вдруг − ехидно улыбается.

Вы, насколько я вижу, не очень-то обременяли своё воображение. Ведь тут − сплошные вырезки-вырезки-вырезки, и лишь совсем немного − написанного вашею рукою… Хе-хе-хе!.. Однако же!..

Базальтов.А чего вы удивляетесь? В этом мире нет решительно ничего нового. Всё уже когда-нибудь да было. И я был, и мой Тришка-негодяй когда-нибудь был, вот и вы − тоже ведь уже были, мой дорогой…

Ладогин.Я?! Ну что вы!.. Меня никогда не было… Я − впервые…

Базальтов.Да бросьте вы! Всем так кажется. Каждому лестно думать о себе, что он единственный в истории Вселенной…

Ладогин.Но я-то уж точно − единственный… Насчёт меня − ошибаться изволите…

Базальтов.Всё старо, мой дорогой господин − как вас там! Всё старо!.. (Поправляет одеяло, основательно укутывается в него.) Одно и то же! Всегда и везде − одно и то же! Невыносимая скука, доложу я вам, эта самая жизнь… Удивляюсь некоторым людям: что они хорошего в ней находят…

Ладогин (прижимая тетрадь к груди) . Хе-хе… Ваша правда, ваша правда… Однако же у меня очень много дел сегодня… Рад был… Честь имею… Прощайте!

Пятится, пятится… И − исчезает за дверью.

Базальтов.Прощайте! Ох-хо-хо!.. Грехи наши тяжкие… И за что я так наказан: жить, жить и жить… Зачем?..

Зевая, засыпает.

А тут как раз и − затемнение. Очень кстати.

Базальтов и Тришка спят. И вдруг − дверь распахивается. И врывается запылённый и разгорячённый поэт по фамилии Утехин. Врывается и потрясает над головою пистолетом.

Утехин.Базальтов! Базальтов! Друг мой Базальтов! Я пришёл проститься с тобою навсегда!

Базальтов (просыпаясь и продирая глаза) . Ну, кто это там ещё? А-а!.. Так это ты, Утехин? Да что случилось, приятель?

Утехин.Всё! Всё!! Всё!!! Всё кончено!!!! Я выхожу из игры!!!!!

Базальтов.Да что кончено? Объяснись!

Утехин.Всё кончено! Всё погибло! Она ушла к другому!

Базальтов.Ну хорошо: допустим, ушла. Но какое (зевает) это имеет отношение ко мне? И вообще, Утехин, не подходи так близко! Ты с улицы! Весь разгорячённый, потный, пыльный! И убери пистолет!

Утехин.Ах! Ты ничего не понимаешь! (Прячет пистолет.)

Базальтов.Так ведь ты ничего толком и не объясняешь.

Утехин всхлипывает, всхлипывает; и вот он уже совсем плачет! Утирает рукавами слёзы, и тут только выясняется, что они у него − ну то есть рукава − какой-то противоестественной длины; более того: они явно имеют тенденцию удлиняться всё больше и больше, словно они − живые. Или с тайным моторчиком.

Э! А что у тебя с рукавами?

Утехин.Ах!.. Пустое!.. (Во мгновение ока приводит рукава в порядок.) Разве дело в рукавах!.. Пойми: я посвятил ей божественные, воистину небывалые стихи! Ты только послушай, какие дивные стихи я ей сочинил!

Базальтов (морщась) . Ради бога! Избавь меня от своих стихов!

Утехин.О, эти чарующие звуки моей божественной лиры! (Снова теряет контроль над рукавами.) О, как прекрасен Я! А она говорит, что я − голодранец! Что я не смогу её содержать так, как то ей приличествует! И что Турусов − не чета мне!!! Но позволь: кто же такой этот Турусов?

Базальтов.Ну и кто?

Утехин.Жалкий скопидом и обыватель − вот кто! Филистер и убеждённый лавочник! Скряга и сутяга! И вот к нему-то она и ушла! От меня! К нему! А я-то!.. Нет, каков я-то!..

Катастрофически удлинившимися рукавами утирает нахлынувшие слёзы.

Базальтов (со слабым интересом) . Ну и каков же?

Утехин.Я сочинил ей гениальные стихи! Ты только послушай!

Базальтов делает протестующие жесты, но тщетно.

Утехин (укоротив свои рукава почти до плеч, вскакивает на стул и начинает декламировать) .

(Спускаясь со стула и садясь на него же .) И вот, после этих очаровательных, восхитительных стихов она и ушла от меня к этому ничтожнейшему Турусову! (Рыдает. Рукава − неизменны. Они уже больше не будут ни удлиняться, ни укорачиваться.)

Базальтов.Я бы на её месте сделал бы то же самое.

Утехин.Как? Неужто? И ты, Брут??? (Изумлённо и страшно смотрит на Базальтова .)

Базальтов.Только давай так: без этих лишних душещипательных воплей. И я − не Брут, но и ты − не Юлий Цезарь!

Утехин.Я − не Юлий Цезарь?! О, ничтожный! Как смел ты, лишённый искры божией, столь опрометчиво судить обо мне?! Тебе ли, коему судьба не предуготовила никакого дара, тебе ли дано оценить тот высокий звёздный жребий, каковым пометили меня всемогущие небеса! Быть может, именно мне-то и предназначено затмить своею славою самого Юлия Цезаря!

Базальтов.Утехин! Батенька! Да полноте! Да в уме ли ты?! Да кто ж нынче-то на Руси себя Юлием Цезарем не считает? Кругом − мычащие стада сплошных Юлиев Цезарей! Ну а про меня это ты верно сказал: нет во мне ни искры божией, ни самого пустячного дара. Но уж если бы господь удостоил бы меня вдруг подобной чести, − уж и разгулялся бы я тогда вволю! Тогда бы я не лежал целыми днями на кровати, а показал бы себя во всём своём скрытом могуществе!

Утехин.Вот потому-то ты и не постиг величия моих бессмертных стихов!