Виктор Гюго - Торквемада

Но…

Каторжные узы —
Вот доля короля! Тяжеле нет обузы.
Быть молодым, живым, любителем затей
И в сердце ощущать круговорот страстей;
Быть пороха, огня и крови смесью темной;
Стремиться все схватить рукою неуемной,
Испробовать на вкус и бросить, изломав;
И жаждать женщины и всяческих забав;
И чуять девственность и, чем она нежнее,
Тем яростней желать скорей покончить с нею;
Мужчиной, плотью быть от головы до пят…
Но длится, что ни ночь, великолепный ад.
Ведь только призрак ты на королевском ложе!
Ты даже не король, ты — королевство! Боже!
Ты — городов и стран какой-то жуткий сплав!
Держава, над тобой победу одержав,
Тебя лишила сил, ты лишь ее подобье.
Ее провинции сплелись в твоей утробе.
На карту поглядев, ты говоришь: "Вот — я!
Вот лоб мой — Алькала! А пятки у меня —
Херона!" И в больном, слабеющем сознанье
Растет империя — одно твое желанье.
В тебе — потоки рек, морская глубина;
Горько-соленая над ней кипит волна;
А пламень над волной тебя и жжет и душит.
Ты чувствуешь: весь мир сочится через душу…
Жена — чудовище. И я всегда при ней,
Невольник дней ее и каторжник ночей.
Светильник высоко, тьма что ни ночь, то гуще.
Нет нас печальнее, хоть мы и всемогущи.
Мы охлаждаемся, сближаясь. Бог занес
На голый, никому не ведомый утес,
Что над Альгарвией вознесся и Леоном,
Хаэном, Бургосом, Кастильей, Арагоном,
Две эти куколки, две маски, жуткий прах:
Угрозу — короля и королеву — страх!
Да, сладко властвовать — я отрицать не стану;
Но над тиранами ведь тоже есть тираны.
Всегда притворствуй, лги и вдвое промолчи
И вдвое побледней; не плачь, не хохочи!
Уррака в ней живет, во мне воскрес Алонсо: [8] Уррака в ней живет, во мне воскрес Алонсо… — Имеется в виду дочь и наследница короля Кастилии Альфонса VI Уррака (годы правления 1109–1126), вышедшая вторым браком за своего двоюродного брата Альфонса (или Алонсо) I, короля арагонского. Однако этот брак не привел к политическому объединению Кастилии и Арагона. Между супругами вскоре начались нелады, а попытки Альфонса подчинить Кастилию своей власти натолкнулись на вооруженное сопротивление кастильского дворянства.
Мужчина мраморный и женщина из бронзы!
Народы пленные нас обожают, но,
Благословенные, мы прокляты давно,
И в дыме от кадил в одно слились мы тело —
Я, идол Фердинанд, и идол Изабелла.
Два трона-близнеца, блестя, слились в одно,
Друг друга различить не можем мы давно,
А вступим в разговор — могилы щерят зевы,
И не уверен я, жива ли королева.
Она настолько труп, насколько деспот. Я
Заледенил ей кровь, когда рука моя
На скипетре с ее рукой скрестилась. Это
Бог руки мумии связал с рукой скелета.
Но все-таки я жив. Блистательная тень
Не я! О нет, не я! Бывает все же день,
Когда от этого давящего величья
Бегу я, потеряв державное обличье,
И, как на солнцепек пробравшийся дракон,
Блаженству предаюсь, безмерно просветлен.
О счастье! Я уже не черный пленник трона!
Лечу я с быстротой смерча или циклона.
Свободен от ярма, бросаюсь я теперь
К добру и к злу. Рычу, как будто дикий зверь.
Топчу я мантию. А душу я широко
Для оргии раскрыл, для песен, для порока.
Я не король, не раб, не мученик. И вот
Я когти выпустил. И страсть моя растет.
Стыдливость женщины, с распятием епископ —
Все это злит меня. Я весел, дик, неистов.
Осатанелое вскипает естество.
Мстит человек во мне за то, что я его
Пытался превратить в бесплотное виденье.

Назавтра стану вновь я призраком и тенью.

Конечно, атомом колосса не проймешь!
И, разумеется, маркиз, ты не поймешь,
Зачем свое нутро я вывернуть бесстыдно
Хочу перед людьми. Но мне-то ясно видно:
Чем омерзительней распущенность моя,
Тем больше ужаса к себе рождаю я;
И чем постыднее творю я безобразья,
Тем больше всех людей я смешиваю с грязью.
Честь, уваженье, долг — их всех гоню за дверь.
Я был лишь королем — свободен я теперь!
Не понял ты меня? Испуган? Хорошо же!
Пусть завтра у тебя озноб пойдет по коже—
Так холодно взгляну, когда войдешь ко мне,
Что ты подумаешь: привиделось во сне
Все это пьяное горнило огневое,
Где на твоих глазах горит мое былое,
Мой королевский сан, со скипетром моим,
Затем, чтоб из огня я вышел ледяным!

Молитву завершим.

Молись!

Ну, вот теперь я
Монаха расспрошу.

Какое лицемерье!
Не верит ни во что. Душа его темна.
Но страшным хаосом наполнена она.
Лишь "Отче наш" прочтет — и поглупеет сразу
И папе в тот же миг уступит без отказу.
Священника побьет — и затрепещет сам,
Готов пылинкою упасть к его ногам.

Таков он, наш король, жестокий, лицемерный,
Развратник и притом католик правоверный.
Ну что ж! Католиком его и прозовут.

Сюда!

Не вздумай лгать.

Кто это бродит тут?
Что за монах? Угрюм! От вас отличен платьем.
Он кланяется всем кладбищенским распятьям.

Он не в своем уме.

Как бледен!

Бденье. Пост.
Всю ночь он молится. Он бредит, духом прост.
Под солнцем бродит он с открытой головою.
Явиться к папе в Рим он одержим мечтою
И, на колени пав, сказать ему о том,
В чем долг его. А мы бесед с ним не ведем;
Должны глухими быть ко всем его сужденьям.
Он вовсе и не наш. Он здесь под наблюденьем.
Сюда в монастыри и заключают их,
Смутьянов, умников, мечтателей таких,
Что проповедь хотят вести в среде крестьянской
Не так, как велено им церковью испанской.

На чем помешан он?

На аде, сатане.
Геенна чудится… А в монастырь ко мне
Недавно он попал.

Он стар.

Я полагаю,
Недолго проживет.