Николай Мирошниченко - Пьесы

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Тот грех я унесу вслед за женой моей в могилу.

П р о ф е с с о р. Значит, вы, как и я, в одиночестве жизнь коротаете?

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Ваша жизнь, ваша слава продлятся в учениках ваших.

П р о ф е с с о р. А ваша?

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Моя участь иная… Прозревший — проклянет, а ослепший — не вспомнит. (Указывая на Иоанна.) Вот моя последняя надежда.

П р о ф е с с о р (взглянув на часы) . Времени у меня в обрез. Да и пианистка ушла. (Иоанну.) Тенор?

И о а н н (робко) . Голос у меня высокий…

П р о ф е с с о р (улыбаясь). Высокий, говоришь? Тогда пойдемте.

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч (замявшись) . Вы уж вдвоем. А я тут побуду. (Иоанну.) Ступай, сынок.

Профессор уходит в зал. Иоанн, перекрестившись, идет за ним. Сакердон Васильевич стоит у приоткрытой двери. Он заметно волнуется. Вскоре из зала доносятся тихие аккорды музыки. Затем они становятся звонче, разливистей. Сакердон Васильевич, оглядываясь на дверь, пытается перекреститься, но песня увлекает его.

(Заглядывая в зал.) Господи? Что же это такое происходит? Куда девалось его смирение? Он ожил. Но что это? Профессор плачет. (Отходя от двери.) Так он плакал и тогда. Значит, Ваня показался…

Из зала выходят потрясенный И о а н н и взволнованный П р о ф е с с о р.

П р о ф е с с о р (взволнованно) . Милейший! Послушайте! Нет, вам не понять. И все же вы постарайтесь. Я умоляю вас. Молчите! Перед вами нет больше семинариста. Но есть талант! (Иоанну.) Уважайте мои седины! Отныне ваш голос не принадлежит вам. Да, да! Не удивляйтесь. Давайте-ка я еще раз вас поцелую. (Целует.)

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Спасибо вам, профессор…

П р о ф е с с о р (перебивая) . Я тридцать лет искал его. Слышите вы, коварнейший из людей! Я поседел. А вы, выдающий себя за истинного художника, держите в затворничестве соловья. Не позволю! Да и бог, если он, конечно, есть, не простит…

И о а н н. Без бога и нас бы с вами, рабов его, не существовало.

П р о ф е с с о р (словно споткнувшись) . Хорошо, что вы меня так… Однако я не его раб. Я раб Таланта! (С отчаянием.) Нет, вы, кажется, этого не поймете. А жаль. (Вглядываясь в Иоанна.) Значит, я снова столкнулся с аномалией. Печально. (После паузы.) Позвольте рассказать вам притчу. Случилось это давно. Тогда я был еще молод. Однажды, теперь уже не помню каким ветром, занесло меня в Софийский собор. Из глубины зала гремел бас. По колориту я равных не встречал. Протиснувшись сквозь толпу молящихся, я наконец увидел молодого человека. Примерно ваших лет. Зачарованный, я слушал его до окончания богослужения. (После паузы.) В тот же день я предложил ему свои услуги. Вскоре ой научился управлять голосом. И тут случилась беда. Он влюбился. Избранницей его была женщина удивительной красоты и неслыханной набожности. Так мой ученик оказался перед выбором. Или мир искусства, где его ждали слава Шаляпина, или фанатичная избранница. Он предпочел второе. Я не осуждаю его. И по-человечески понимаю. Но скажите мне! Что сталось бы с нашей культурой, если бы Собинов, Шаляпин, Козловский оказались в плену религиозного фанатизма? Не отвечайте сейчас же. Подумайте. И, умоляю вас, не советуйтесь с духовным наставником. Если и есть человек, который даст вам трезвый совет, — он перед вами. (Сакердону.) Дайте же ему совет. (Иоанну.) Прощайте, голубчик. (Уходит.)

И о а н н. Так это были вы, Сакердон Васильевич?..

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Я, сынок… Голосу нужен простор, высота. А я обрезал ему крылья…

И о а н н. Как же мне быть?

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Не знаю, Ваня, выбирай дорогу сам. Хочешь парить — лети. Хочешь ползать — терпи.

И о а н н. Я должен посоветоваться с отцом Яковом.

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Нет, Ваня! Он тебе не советчик. Ты сам хозяин своей судьбы.

И о а н н. Что вы такое говорите? Хозяин моей судьбы Господь. (Направляется к выходу.)

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Ваня! Постой, сынок… (Хватается за сердце.)

И о а н н. Что с вами?

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Пройдет. (После паузы.) Ты видел Кроху?

И о а н н. Видел.

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Ради тебя он сюда явился. А виноват во всем я. Послал пленку с твоим голосом. Вот она душу ему и перевернула.

И о а н н (удивленно) . Не понимаю?

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Убили мы в нем песенную душу. Я из корысти руку приложил. Из церковного хора не хотелось отпускать. А отец Яков и того дальше пошел: вздумалось ему разлучить Кроху с мирской песней. И разлучил… Духовная музыка, церковное пение мелодичны. Но они зовут к смирению, покаянию. Голос будто в золотую клетку попадает.

И о а н н. Зачем вы на себя наговариваете? Целомудреннее отца Якова я не встречал человека. Он не мог причинить Крохе зла.

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Ваня, сынок, доверься моим сединам. Вырывайся из его липкой паутины. За три года он почти умертвил тебя. Отроки над тобой откровенно потешаются. Вон и сегодня экзекуцию с крапивой устроили.

И о а н н. Над моей доверчивостью и в школе потешались. Ну и что? От всех самых страшных пороков человека можно вылечить только верой в человека. Так говорила моя первая учительница Ольга Павловна. Она часто сокрушалась, что человек завел Красную книгу, чтобы заносить в нее убывающие виды животных. Но никак не догадается завести такую же книгу, чтобы заносить туда катастрофически забываемые лучшие качества мыслящих существ. И среди многих качеств она особенно выделяла у мужчин дух рыцарства, у женщин — стыдливость. А в общении людей — доверчивость.

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Как же твой голос в школе-то не заметили?

И о а н н. Отчего не заметили? Заметили. Из-за голоса я в немилость и попал. Уроки пения у нас по совместительству вела астрономша. Жена завуча школы. Слуха никакого, а невежества хоть отбавляй. Я отказался ходить на ее уроки. Она потащила меня к директору. Тут-то я и обидел ее.

С а к е р д о н В а с и л ь е в и ч. Каким образом?

И о а н н. Сказал ей правду. Она обозвала меня безголосым козлом. Директор и завуч тоже учинили мне выговор. Одна только Ольга Павловна поцеловала меня. За это непедагогическое поведение она схлопотала выговор. Чтобы проверить, есть ли у меня голос, я пошел к руководителю церковного хора. Другого авторитета поблизости не оказалось. Так я стал солистом церковного хора. В школе, конечно, переполох. Вцепились в меня, да так крепко, хоть кричи караул. Я и закричал — ушел из хора. Но голоса моего никто не услышал. До выпускного класса я был притчей во языцех. Все можно было снести, если бы не одна обида. Только про нее позвольте мне умолчать. Я и так наболтал вам лишку. Как бы к вечерней молитве не опоздать. Да и к исповеди у отца Якова надо приготовиться. Пойдемте, Сакердон Васильевич.